Печорин вздохнул:
– Второй месяц меня лечат… светил приглашали. Сначала очень извинялись, особенно Модест Михайлович за выходку «зятя».
– Сын тоже здесь лежит? – спросила Лолита.
– Не знаю, где лежит этот сын, но ко мне относятся тут хорошо. Вот сегодня даже вас всех разрешили ко мне пустить. Все, что я им рассказал, записали, и не один раз. Кем они меня считают – полным психом или частичным, уж и не знаю.
Возникла пауза, всегда трудно придумать, что с ней делать. Но у Петровича была домашняя заготовка. Он вынул из кармана пиджака конверт.
– Что это? – с живой заинтересованностью спросил Евгений Иванович, вскрыл и сам ответил на собственный вопрос: – Приглашение?
– Был у тебя, забирал почту, как договаривались. Кстати, видел твоего деда. Ничего так, в форме. Сказал, что записался в хор. Но не ходит.
Это сообщение никого не заинтересовало, все смотрели на конверт.
– Приглашение, – подтвердил больной, вскрыв послание.
– Куда? – заинтересованно наклонились к нему.
– Василиса приглашает меня на защиту докторской диссертации. Причем не своей, а какого-то Егорова.
– Это ее муж, – влезла Майка, – я ее знаю, я у нее ночевала; хочет сразу с двух сторон перед тобой покрасоваться, змеюка.
– Она не змеюка, – спокойно возразил Евгений Иванович.
Майка легко согласилась:
– И Нина тоже не змеюка, сразу к тебе отпустила, как я захотела. – Секунду помолчала и добавила: – Ей-то чего, она уже беременная, хотя живота и не видно.
Печорин удивился:
– А как ты вообще могла узнать, что я здесь, и с кем ты приехала?
– Тетя Люба Балбошина все разведала, но ехать к тебе времени у нее совсем не было, вся в делах-делах.
– Позвонила мне, съезди, мол, – пояснила Лолита. – Она же за мной ухаживала, когда я… Да я бы и сама. Тебе от Любы привет.
– Ты ей тоже передай. И ее медиумам. Знаете, каким образом я «оттуда» вернулся?
Все выжидающе подались вперед.
– Очень просто. В какой-то момент в темноте этой полнейшей раздался голос, сверху и немного справа: «Дух Евгения Ивановича Печорина, пожалуйста, придите к нам!» И я заскользил, заскользил… Правда, ни под каким блюдцем не оказался, сразу очнулся, уже в палате.
Все молчали, переваривая информацию. История была, конечно, на грани фарса, но смеяться и иронизировать почему-то никому не хотелось.
Евгений Иванович, довольный тем, что произвел впечатление, и не желая зацикливаться на рискованной теме, обратился к Лолите:
– А что там у тебя с твоими девками случилось?
Воспитательница вздохнула:
– Девчонки мои решили, что я их снимаю, а это не я, это мой работодатель, негодяй, тайком поставил камеру крохотную, когда они у меня заключали контракт и якобы осматривали квартиру. Девочки передо мной извинились потом, ухаживали… Правда, теперь все пропали куда-то.
– Замуж повыходили, как и все, – хмуро буркнула Майка.
– А голландец этот, говорят, сидит за порнографию, – закончила Лолита.
Печорин тихо засмеялся. Сказал, обращаясь к мужской части аудитории:
– Вот видите – справедливость все-таки существует и даже действует. Да, я знаю, волна стала ослабевать, если не вообще сошла на нет, но не будете же вы меня убеждать, что вообще ничего не было! Ни взорванных автобусов, ни избитых музыкантов, ни…
Печорин остановился, не без усилия, он знал, что на эту территорию лучше не заходить.
Инициативу перехватил генерал:
– О справедливости после. Ты в конце концов зазвал меня по конкретному делу.
Больной кивнул и тут же сильно помрачнел.
– Дело в четвертой смерти? – спросил Петрович.
Печорин снова кивнул, но говорить не начал.
Гости некоторое время молчали, переглядываясь. Вопрос задала Лолита:
– Ты боишься, что тебе от нее не… скрыться?
Печорин обвел взглядом друзей, вздохнул и прошептал:
– Пятиплахов знает, он расскажет. Мне неловко.
Генерал кивнул:
– Да, дело такое. Когда-то, еще в давние-давние институтские годы, у Жени был… – он запнулся, попав взглядом на Майку.
– Да я все понимаю, я такое видала, – заныла она, но ее отправили погулять по территории весеннего имения.
– Понятно, – сказал Петрович, – у Надьки ребенок, возможно, от нашего путешественника в прошлое и будущее.
Печорин покорно кивнул.