— Они выражаются, как типические персонажи старой комедии.
Больше я не мог усидеть на месте.
— Что ж, мистер Боулс, позвольте мне вас покинуть.
Я вышел из промерзшего салона в ветреный коридор и спустился по трапу в кают-компанию, где оказалось чуть теплее. Чарльз уже ушел. Веббер принес мне бренди. Широко расставив ноги, я встал у окна. Однако как быстро привыкаешь к хорошему! Я забыл, как чесался совсем недавно.
Снова стук в стекло. Лаг вытащили из воды.
— Вот полоумный!
В кают-компанию вошел мистер Бене.
— Кто — старшина?
— Нет бы травить со скулы! Он нам все стекла повышибает!
— Как ваш уголь?
— А, так вы уже слышали! Корабль вибрирует, словно корпус виолончели. Нам остается только ждать: углем занялся Кумбс, и все в его руках.
— А разве не в ваших?
— Я осуществляю общее командование. К счастью, Кумбс точно знает, сколько у него листового железа, а то некоторые и его бы недосчитали.
— В любом случае нежданная отсрочка должна вас только радовать — при вашей-то занятости!
— Работа заставляет меня забыть тоску, мистер Тальбот. Я вовсе не завидую вам, с вашим круглосуточным бездельем и постоянными мыслями о разлуке.
— Тронут вашим сочувствием. Но, мистер Бене, поскольку мы с вами товарищи по несчастью, помните ли вы те мимолетные часы, когда мертвый штиль заставил «Алкиону» остановиться рядом с нами…
— Каждая минута, каждый миг навеки запечатлены в моем сердце!
— Равно как и в моем. Вы, верно, помните и то, что после бала я валялся в бреду в каюте.
— Я об этом и не знал.
— Не знали? И никто вам не сообщил — даже тогда, когда ветер переменился, и «Алкионе» пришлось нас покинуть?
— «Чрезвычайное донесение», выражаясь языком адмиралтейских предписаний. Нет, я не осведомлялся о вашем положении, сэр. Я погрузился в собственное горе. Разлука с предметом любви…
— А мисс Чамли! Она-то должна была знать, что я лежу чуть ли не на смертном одре!
— Сказать по чести, после моего внезапного… перехода с одного корабля на другой — когда я поменялся с одним из ваших лейтенантов…
— Джеком Деверелем.
— …и разлуки с той, что мне дороже всего на свете, единственным утешением для меня, не считая теплой встречи вашего добросердечного капитана…
— Добросердечного! Мы говорим об одном и том же человеке?
— …так вот, единственным утешением для меня стало Искусство.
— Разумеется, вы же тогда не знали, что найдете широкое применение и вашему инженерному таланту!
— Моя муза. Поэзия. Разлука высекала из меня вирши быстрее, чем огниво высекает искры из кремня. Или наоборот.
Мистер Бене положил левую руку на стол и подался вперед. Правую руку он сперва прижал к груди, там, где, по его мнению, находилось сердце, а потом простер перед собой, указывая на море.
— Ах! Над пучиною морской —
В последний раз, в последний раз! —
Она махнула мне рукой,
И слезы капали из глаз.
Друг друга видеть мы могли:
О, взгляд ее — клинка острей!
Но расходились корабли
Среди бушующих морей.
И мачты скрип — как знак беды,
Суда качнулись на волне…
Полоска узкая воды
Бескрайней показалась мне!
— Уверен, стихи выйдут прекрасные, когда вы запишете их и исправите все ошибки.
— Ошибки? Что же задело ваш слух?
— Я заметил некоторый enjambement,[4] но дело даже не в этом. Она ведь была с мисс Чамли! Разве та ничего не сказала?
— Леди Сомерсет и мисс Чамли говорили одновременно. Они подскочили к доктору Трускотту, едва он вернулся с вашего корабля.
— Вы не слышали, о чем они беседовали?
— Как раз в это время «Алкиона» отошла, сэр Генри покинул палубу и спустился вниз, а леди Сомерсет подбежала к гакаборту и сделала вот так.
Лейтенант Бене выпрямился, поднес ко рту и на мгновение задержал сложенную ковшиком ладонь. По-женски изогнувшись, он завел руку за плечо и словно бы выкинул что-то за борт.
— Выглядит так, будто она аккуратно выплюнула что-то неприятное, мистер Бене. Простые люди в таких случаях делают то, что юный Томми Тейлор называет «в кружку схаркнуть».
— Шутите, сэр! Это был воздушный поцелуй!
— И все-таки не слышали ли вы, о чем говорила мисс Чамли?
— Я был внизу, разбирал вещи. Прозвучала боцманская дудка… Я понял, что пробил час, отпихнул Веббера и кинулся наверх — увы, поздно. Мы снялись с якоря. Боюсь, сэр, у вас не хватит чуткости, чтобы представить всю полноту разрыва между кораблями, когда снимаешься с якоря — они превращаются в два разных континента, лица друзей вмиг становятся чужими и незнакомыми, а будущее их различно и скрыто туманом. Расставание смерти подобно!
