Ипу стянула с меня через голову облегающее платье, и я надела другое, свежее. Потом я послушно уселась на кровать, чтобы она могла причесать меня.
— А ты когда-нибудь скучаешь по дому? — тихо спросила я.
— Только когда думаю о братьях. — Ипу улыбнулась. — Я росла вместе с семью братьями. Потому-то я так хорошо и лажу с мужчинами.
Я рассмеялась.
— Ты ладишь со всеми. Я видела тебя на празднествах. Наверное, во всех Фивах не найти человека, которого ты не знала бы.
Ипу небрежно повела плечом, но возражать не стала.
— У нас в Файюме все такие. Дружелюбные.
— Так ты родилась у Меридова озера?
Ипу кивнула:
— В небольшой деревне между озером и Нилом.
Она принялась рассказывать про глинистые пустоши, уходящие в зеленые плодородные холмы, и виноградники, покрывающие берега сине-зеленого Нила.
— Во всем Египте не найти лучшего места для садоводства или выращивания хлеба; и там растет самый лучший папирус.
— А чем занималась твоя семья? — спросила я.
— Мой отец был личным виноделом фараона.
— И ты оставила отцовские виноградники ради работы во дворце?
— Только после его смерти. Мне тогда было двенадцать лет — я была самой младшей из пятерых дочерей и семерых сыновей. Мать во мне не нуждалась, а я унаследовала ее умение обращаться с косметикой.
Я посмотрела в висящее над нами зеркало, на густо накрашенные глаза Ипу, на мазки малахита, никогда не расползавшиеся от жары.
— Старший дал мне место в свите царицы. Постепенно я стала ее любимицей.
И при этом царица позволила ей перейти ко мне. Я подумала о тете и всех ее бескорыстных деяниях, которые остались незамеченными. И о том, с какой любовью она относилась к своему сыну, себялюбивому и думающему лишь о себе.
— Во дворце жить лучше, чем на виноградниках, — продолжала тем временем Ипу. — Жить в городе, где женщины могут купить все, что им нужно… — Она довольно вздохнула. — Сурьму, благовония, настоящие парики, редкие лакомства. Суда плавают по всему Нилу и останавливаются в Фивах. А в Файюме сроду не причаливал ни один корабль.
Ипу подала мне одеяло и льняные носки. Я вздохнула. Никаких кораблей. Никаких толп. Никакой политики. Одни сады. Я надела тапочки и уселась у жаровни. Ипу осталась стоять. Я указала ей на стул.
— Ипу, расскажи-ка мне, о чем сплетничают во дворце? — спросила я, понизив голос, хотя Нефертити никак не могла меня услышать.
Ипу просияла. Она очутилась в своей стихии.
— О тебе, госпожа?
Я покраснела.
— О моей сестре и царе.
Ипу приподняла брови и осторожно произнесла:
— Э-э… я слышала, будто новый фараон своенравен.
Я подалась вперед.
— И что?
Ипу метнула быстрый взгляд в сторону двери, ведущей в прихожую, а оттуда — к личным покоям царя.
— И что новая царица прекрасна. Слуги прозвали ее Неферет — Красавица.
— А про Мемфис? — не унималась я. — Слугам не говорили, когда надо будет готовиться к отъезду?
— А!.. — На щеках Ипу на миг появились ямочки. — Вот что тебя интересует!
Она придвинулась поближе ко мне; ее темные волосы ниспадали ей на плечи. Ипу была красивой женщиной, с хорошей фигурой; в парик ее были вплетены множество бусин, а на веках лежали блестящие малахитовые тени.
— Царица Тийя заказала трое новых носилок, а главный конюший сказал, что уже куплено шесть новых лошадей.
Я откинулась на спинку кресла.
— А когда носилки будут готовы?
— Через шесть дней.
На следующий день меня вызвали в Зал приемов, рано утром, до того, как его должны были заполонить во множестве придворные, пришедшие узнать о сроках отъезда Аменхотепа в Мемфис. Когда я вошла в двустворчатые двери, первым, на что упал мой взгляд, был лес колонн в виде бутонов папируса, уходящих к высокому, ярко раскрашенному помосту. По мере того как я приближалась к золотым тронам, бутоны на вершинах колонн медленно раскрывались, и на двух последних уже были вырезаны полностью распустившиеся цветы — символизирующие, как я предположила, фараона, открывающего объятия всему Египту.
У помоста, где сидели мои тетя и отец, были нарисованы изображения связанных пленников, хеттов и нубийцев, так что, когда фараон поднимался на трон, он попирал ногами своих врагов. В Зале приемов не было никого, кроме нас троих. Отец сидел рядом со своей сестрой на скамье из черного дерева, а перед ними были разложены свитки папируса.
