Джайлз Пеннифезер потер лоб и пожал плечами.
— Так дайте же мне по крайней мере дождаться его и сдать дела.
— В этом нет необходимости. Он вполне компетентный специалист, — сержант хлопнул ладонью по папке, — вы уедете сегодня, доктор. Это приказ правительства. Везде, где только возможно, мы будем заменять иностранцев своими специалистами.
Недоумение Джайлза постепенно уступало место раздражению.
— Слушайте, вы, — произнес он жестко, — если ваше правительство требует, чтобы я бросил больных без присмотра, вашему правительству следует надрать задницу! Прости, Эйнджел!
Лицо сержанта начало багроветь, и тут в разговор вмешался Джон Мбарраха.
— Доктор Пеннифезер сказал это в запальчивости, сержант. Он очень устал. Позвольте, пожалуйста, мне, — он повернулся к Джайлзу, — мне очень жаль, Джайлз, но этот спор зашел достаточно далеко. Если мы не подчинимся, они закроют миссию, церковь, школу — все, что у нас есть. А о больных не беспокойтесь. Пока не приедет новый доктор, мы с Эйнджел будем ухаживать за ними.
Джайлз бессильно опустил свои длинные руки, на лице его застыло недоумение. Наконец он пожал плечами и удивленно улыбнулся.
— Надо же, я снова безработный.
Полицейский сержант уже смотрел на Модести.
— Это та самая женщина, мистер Мбарраха?
— Да, сержант. Она нам очень помогла.
Папка несколько раз хлопнула по голенищу высокого форменного башмака.
— У вас есть виза?
— Нет. Я не собиралась к вам в гости, но мне пришлось сделать вынужденную посадку. Мистер Мбарраха сообщил об этом властям.
— Сейчас ваш самолет в порядке?
— Да.
— Тогда вы улетите сегодня. Вы не можете находиться здесь без визы, это тяжкое нарушение закона, — он сделал папкой жест в сторону миссионера и многообещающе добавил: — Я вернусь завтра, мистер Мбарраха.
Когда машина с ревом тронулась, оставляя позади густой шлейф пыли, Джайлз недоуменно пробормотал:
— Господи, можно ли быть таким болваном? Не выношу надменных типов. Пойду-ка я напишу записку новому доктору.
Он было собрался идти, но вдруг замер, словно пораженный внезапной мыслью.
— Слушайте, Джон, как, скажите на милость, я уеду? Я должен был получить в банке зарплату за восемь недель работы… А обратная дорога в Англию? Африканская миссия мне ее оплатит?
Джон Мбарраха провел рукой по своим густым кудрям.
— Конечно, Джайлз, но потребуется время.
— Он может полететь со мной, — сказала Модести, — я возвращаюсь в Лондон.
Джайлз засиял от удовольствия.
К полудню Модести упаковала вещи и вышла попрощаться с Джоном и Эйнджел, которые возились возле свежих могил на маленьком кладбище за церковью.
К кресту на одной из могил была прибита фанерная табличка с выжженной на ней надписью:
НЕИЗВЕСТНЫЙ ИНОСТРАННЫЙ ДЖЕНТЛЬМЕН ПОКОЙСЯ В МИРЕ
— Неизвестный? — Модести кивнула головой на крест.
Джон задумчиво потер ладони.
— Белый. Мы с Эйнджел подобрали его на дороге.
— Истощение?
— Он был страшно изранен, его пытали.
— Какой-то ритуал? Племя людей-леопардов? — спросила Модести.
— Слава Богу, в нашем районе ничего такого нет. Мы не знаем, откуда этот человек появился, но тело его было сознательно истерзано человеком, так сказал доктор Пеннифезер.
Модести вновь взглянула на могилу и задумалась. Это было очень странно. Правда, в Африке каждый день случаются тысячи странных событий. Ничего удивительного, что никто не сумел опознать «иностранного джентльмена».
Модести простилась с Мбарраха, погрузила чемоданчик в самолет и пошла к больнице встретить Джайлза. Проблема лишнего веса не встанет, подумала она. У Джайлза лишь древний чемодан, больше похожий на пиратский сундук, да медицинская сумка.
При мысли об этом она улыбнулась: это была самая гигантская медицинская сумка, какую она когда-либо видела, — потертое чудовище из исцарапанной кожи, размером с самого Джайлза. Сумка раздувалась от торчащих во все стороны допотопных инструментов, которые он раздобыл неизвестно где, ее бока распирали коробки с лекарствами и неведомыми медицине химикатами. Большая часть лекарств представляла собой окаменевшие остатки препаратов, отвергнутых современной наукой, но Джайлз был не из тех, кто принимает на веру доводы авторитетов, и потому пользовал своих пациентов исключительно этими снадобьями, в которые верил как в самого себя.
