Пока Грека «перекрашивал» Алешину парту, во мне словно какой-то бесенок зашевелился. Эх, раз пошла такая пляска, тогда и я потанцую! Перепрыгнул я на другой ряд, по своей парте прошелся, а тут и предпоследняя — Грекина. Своими подметками-гармошками я истоптал ее всю, живого места не оставил.
— Эй, эй! — окрысился Котька. — Потише. Это наша с Грекой парта.
— Потому и стараюсь! — ехидно ответил я.
— Чего-чего?! — Котька выкатил круглые серые глаза.
— Темнота! — с удовольствием повторил я Грекино словцо. — Понимать надо. Если вашу парту не тронуть, то сразу догадаются, чья это работа.
— Во, академик! — одобрил Грека. — Давай, давай, пляши!..
Спустя несколько минут в классе не осталось ни одной парты, на которой не было бы наших следов.
Потом, сидя на полу, мы долго очищали от краски подметки ботинок. Особенно мне досталось. Краска забилась между острыми ребрышками подметок. Даже ботинки пришлось снять. Хорошо, что у Греки нашлись спички и перочинный нож. Ножом Грека счищал краску ловко и быстро, словно не впервые занимался подобным делом. Он и мне помог. Глянул, что я спичкой наковырял, и поморщился:
— Эх, руки-крюки! С такой работой и влипнуть недолго. Дай-ка.
Грека чистил ботинки, а я сидел и смотрел на него. Теперь у меня было время подумать, что мы натворили. Да, шум в школе будет немалый. Ботинки эти теперь мне носить никак нельзя. Маме вот что сказать? Скажу: малы стали, нога выросла. А надену другие — тогда уж не придерутся. Никто же не знал, с рубчиками у меня были подметки или без рубчиков. Только Грека сегодня и увидел по отпечаткам. Но Грека не скажет. И Котьке незачем болтать. Теперь мы все одной ниточкой связаны. Одной ниточкой… Я тяжело вздохнул.
— Получай, — Грека протянул ботинки. — Как новенькие!
Действительно, на подметках почти не было заметно следов краски. Мне бы так не вычистить.
Когда я обулся, Грека на цыпочках прошел к двери и Прислушался к тишине.
— Кажется, никого… — сдерживая дыхание, сказал он.
Я увидел торчавший в замке ключ «подумал: «Как Грека мог узнать, что его ключ подходит к этой двери? И вообще, его ли это ключ?» Но опрашивать не было времени. Грека повернул ключ и осторожно высунул голову. И снова, не вглядываясь, махнул нам рукой.
Как стучало сердце! Бывает: бежишь быстро, долго, устаешь, едва с ног не валишься, а все же сердце так не стучит. А тут сложно вырваться хочет из груди. Ведь теперь мы были все равно как преступники. В любую секунду могла появиться техничка или какая-нибудь учительница (сверху, на третьем этаже, слышались голоса — в зале наряжали елку), и она бы наверняка обратила на нас внимание. А может, и заподозрила бы что-нибудь. Лицо у меня горело, а краснощекий Котька был сейчас морковного цвета. И сам Грека волнуется, хотя и старается не показать вида.
Но, кажется, все обошлось. И коридор миновали, и по лестнице спустились без приключений. А вон и парадная дверь. На улицу. На свободу!
С огромным облегчением вдохнул я морозный воздух. В глаза ударил яркий солнечный свет. Солнце висело будто на том же месте, над крышей пятиэтажного дома.
Котька приподнял рукав желтой синтетической куртки.
— Работнули в темпе! — Он засмеялся каким-то нервным, радостным смехом. — Операция длилась сорок пять минут. Еще и на каток успеем. Шайбу погоняем…
— Прикрой рупор! — оборвал Грека и положил свои руки нам на плечи. — Эх, друга мои, люблю вот такие дела. Настоящим парнем себя чувствуешь… Сорок пять минут, говоришь? Точно, как раз школьный урок. А кто был учителем на этом уроке? Ну?.. — Грека сдавил мне плечо, будто требуя ответа.
— Ты, что ли? — не очень уверенно сказал я.
— Правильно, я. И не то что ваша Ириночка: «Сегодня, ребятки, мы познакомимся с обитательницей болот — лягушкой». Болтовня для маленьких! А я вас учил смелости, риску. Настоящего парня без этого не бывает…
Бели признаться честно, то в эту минуту Грека мне нравился. Настоящий парень! Этого мне никогда не хватало. Это самое больное мое место. Неужели я все-таки становлюсь настоящим парнем?.. Мы шагали по солнечной улице не спеша, вразвалочку. И мне приятно было чувствовать на плече тяжелую Грекину руку. Что там ни говори, а рука ело была верная, надежная. Теперь я уже спокойно хожу по улице, во дворе. Я не боюсь, что кто-то меня тронет или, как прежде, обзовет обидной кличкой Блоха. Кто посмеет? Да никто. Всем уже известно: Грека за меня любому пацану голову открутит.
