В этот момент рефрижератор съехал на обочину, и он увидел впереди белую «Волгу». Девушка вдруг оторвала голову от плеча своего спутника, тряхнула роскошными волосами, еще не знающими никаких «блондоранов» и «колестонов», и обернулась. Их глаза на мгновение встретились, и Угольцев понял, что не повернет, даже если ему придется ехать без остановки до Алма-Аты или даже Владивостока.
Муся сразу узнала того мужчину. Почему-то она ни капли не удивилась, хотя поняла, что он ее преследует. Разумеется, ни о каком совпадении не могло быть и речи.
Она беспокойно поерзала на сиденье. Она знала, что боится этого человека, вернее, того упорства, с каким он навязывает ей себя. И в то же время она почувствовала, что ее возбуждает его безумное поведение. Разумеется, она бы никогда не смогла его полюбить — об этом вообще не может быть речи, особенно теперь, когда она встретила Вадима. Однако ей очень льстило, что этот уже не молодой и, по всему видно, преуспевший в жизни человек не просто обратил на нее внимание, а совершил невероятный по теперешним понятиям поступок.
— Мария-Елена, этот безумец на «рафике» едет за нами уже часа полтора. Мне кажется, я где-то видел его.
— Возможно.
— Неужели он будет преследовать меня до самого Ленинграда?
Муся вздохнула и отвернулась. Она вдруг поняла, что ей больше всего на свете хотелось, чтобы город Ленинград и прилегающие к нему окрестности с их военными лагерями вдруг взмыли в космос и переселились на другую планету, а еще лучше в другую галактику. Тогда им не пришлось бы расставаться.
— Знаешь, мне действует на нервы его физиономия. Такое ощущение, будто он чего-то от меня хочет.
— Но ты ему этого не дашь, правда?
— Ни за что на свете. У этого типа совершенно одержимое выражение.
— Я люблю одержимых. Скажи, а ты бы смог преследовать меня, если бы я вдруг взяла и уехала с кем-то другим?
— Что за глупости ты говоришь, Мария-Елена? Разве я позволил бы тебе уехать с другим?
— А если бы я не спросила твоего разрешения? Предположим, ты проспал меня. Скажи: ты стал бы меня преследовать?
— Нет. Хотя мне бы очень этого хотелось.
— Но почему бы не стал?
— Каждый человек имеет право на выбор. А уж тем более красивая женщина. Я бы не смог навязать тебе мою любовь. К тому же я думаю, мужчина не должен считать любимую женщину своей собственностью.
Она почувствовала разочарование. А ей так хотелось, чтобы Вадим считал ее собственностью. Ведь она вся до последней клеточки принадлежит ему. Неужели он не понимает, что женщина должна быть собственностью мужчины, которого любит?..
— И ты бы смог смириться с тем, что я… изменила тебе с другим?
Он смерил ее быстрым встревоженным взглядом.
— Мария-Елена, скажи мне, какое понятие ты вкладываешь в слово «измена»?
— Такое же, как и все нормальные люди. — Она почувствовала невесть откуда поднявшееся раздражение. — Я твоя, и больше никто не имеет права ко мне прикоснуться. Не говоря обо всем остальном.
Он улыбнулся и потрепал ее по щеке.
— Я восхищен тобой, моя девочка. Но это из области идеального, а значит, несбыточного.
— Но почему? — Раздражение превратилось в ком, который застрял где-то в груди и мешал ей дышать. — Я никому не позволю к себе прикоснуться. Вот увидишь. Я никогда не оскверню нашу любовь. Клянусь!
— Не надо так, Мария-Елена. — Он вздохнул и прикурил сигарету. — Я не хочу, чтобы ты превратилась в затворницу и монашку. Ты должна жить так, как жила до этого. Ходить в кино и дискотеку, встречаться со своими…
— Я не хочу жить так, как жила до этого. — Она уже задыхалась, а ком становился все больше. — Я… ты сделал меня совсем другой.
Он прижал ее к себе и стал баюкать как маленькую.
— Давай сделаем привал? Я хочу тебя целовать. Я так давно тебя не целовал.
Она резко выпрямилась.
— Не надо. Я уже попрощалась с тобой. Во второй раз это будет как в театре.
— Мария-Елена, наша жизнь и есть театр. Я бы даже сказал, балаган. Но об этом иногда хочется забыть. — Он вздохнул. — С тобой я почти забыл об этом. Но я хочу выжить, Мария-Елена, а потому мне придется вернуться на подмостки. Прости меня, моя маленькая девочка.
