— Но ты, видно, не очень по нас скучала… Три, да, три месяца, как ты в Гуляйполе, и ни разу… Хоть бы съездила посмотреть на хутор, на колхоз. Твой, можно сказать, колхоз. Теперь ты Бурьяновку не узнаешь.
— Давно собираюсь, но, веришь ли, свободной минуты не было. Теперь, правда, полегче. Непременно приеду. У нас собственная упряжка, двуконная бричка, хорошие лошади.
— Мама, я тоже хочу! — заныла Света, садясь в кроватке и не выпуская из рук коробку с леденцами.
— Ты почему не спишь? — Элька встала и подошла к кроватке.
— Не хочу, — захныкала девочка. — Хочу поехать с тобой…
— Ну, ну, только без слез!
— А чего плакать-то? — подошел к ней Шефтл. — Плакать-то зачем? Хочешь ехать, пожалуйста — поедем со мной. Хочешь?
— Хочу, — сказала Света, вытирая глаза кулачком. — А с кем я там буду играть?
— Ого, этого добра хоть отбавляй! Есть у меня такая же девочка, как ты, есть мальчик немного постарше, да еще одна девочка, поменьше, и еще один мальчик, Шолемке, совсем маленький. И кошка у нас есть, и собака, а на чердаке полным-полно голубей…
— А еще что?
— А на ферме индюки — голдер-голдер! — и утки, и гуси…
— А еще что?
— И поросята, и телята, и жеребята… Верхом умеешь ездить?
— Верхом?
— Ну да, гоп-гоп, на настоящей лошади? Не умеешь? Я тебя научу.
— Он правду говорит, мама? — голубые глазенки вопросительно уставились на Эльку.
— Повернись к стене и спи, — сдерживая улыбку, сказала Элька. — Если поеду, возьму и тебя с собой. Ладно?
— Ладно, — кивнула девочка светлой головкой. — Только я не хочу, чтобы дядя уходил. Пусть дядя останется у нас.
— Хватит! Сейчас же укройся одеялом и спи, — прикрикнула на нее Элька. — Уже поздно, тебе давно пора спать.
Она зажгла настольную лампу под зеленым абажуром, погасила верхний свет, и в комнате сразу стало уютнее.
— Славная у тебя дочурка, — сказал Шефтл.
Элька открыла окно. Легкая занавеска заколебалась, со двора потянуло свежестью. В парке оркестр играл какой-то знакомый вальс.
Они снова сели за стол. Смотрели друг на друга и молчали.
— Знаешь, Шефтл… — начала Элька и запнулась, будто сама себя оборвала. — Так говоришь, не узнать Бурьяновку? — продолжала она уже другим тоном. — А как там Хонця? А Калмен Зогот?
— Помнишь его сына, Вовку? Пионером у тебя был?
— Конечно, помню.
— Жених уже. Лучший тракторист у нас. Гуляет с Хонциной дочкой, с Нехамкой. Красивая девушка, золото. У меня в бригаде работает. Этой осенью, думаю, будем пировать на их свадьбе.
— Погоди… А этот, как его… Он жил против Юдла Пискуна, на самом краю хутора.
— Ты про Антона Слободяна? Он теперь механиком на электростанции. Помнишь ветряк? Теперь на том месте электростанция.
— А плотина осталась? — тихо спросила Элька.
Шефтл не ответил, а Элька не повторила своего вопроса. Только тряхнула волосами и снова принялась расспрашивать о Бурьяновке. Перебрала почти всех, под конец спросила про Долю Бурлака.
— Как он там? Он ведь, кажется, живет как раз напротив тебя, через улицу?
— Да, как раз напротив. Завтра у них золотая свадьба. Вот так-то… — Они снова помолчали. — Ну, а когда твой-то приедет?
— Должно быть, не скоро. Почему-то давно нет писем. Всегда писал часто, очень часто, а теперь… Боюсь, не случилось ли чего-нибудь.
— Мало ли что, бывает, письмо задерживается, — успокаивал ее Шефтл.
— Может, и так… Да, очень может быть, — оживилась Элька. — Однажды я сразу пять писем получила! Ой, — снова спохватилась она, — ты же, наверное, голодный? Сейчас я тебя накормлю.
— Что ты, не надо! — воскликнул Шефтл, хотя не ел с самого утра. — Правда, не надо.
Но Элька уже вышла в коридор и возилась с примусом.
— Особых разносолов нет, но кое-что найдется, — сказала она, возвратившись с тарелкой салата.
— Да мне совсем не хочется есть… — Обидеть хочешь?
Она поставила на стол салат, горшочек простокваши и синюю стеклянную солонку, потом снова вскочила и через несколько минут вернулась с яичницей, которая еще пузырилась на сковородке. Поставила сковородку на тарелочке перед Шефтлом, оглянулась, как бы припоминая, что еще у нее есть, затем спокойно села напротив.
— Знала бы я заранее, приготовила бы кое-что получше.
