Небо цвета шартрез - страница 6

— Почему периметр его пропустил? — изумился я.

— Силовое поле еще неактивно, — пояснила Арина.

Экономия, мать ее.

Сам я тем временем перебросил в визуалку Арины информацию об убежавших мальчишках. Были они непросты, ох непросты. Мы дочитали их досье одновременно и одновременно же сказали:

— Крышата!

Крышат я не люблю еще больше, чем луддитов. Сами-то они зовут себя руферами и приписывают едва ли не вековую историю своему движению. Вот только руферы столетней давности не прыгали с крыш, а всего лишь их исследовали. Крышата же — банальные искатели адреналина. Шли бы покорять Эверест — я так считаю. И с него бы прыгали заодно. Но нет, они пробираются на крыши и прыгают вниз, чтобы словить двойной кайф: сначала от свободного падения, потом от объятий силового поля, которое нежно подхватывает их и осторожно, по спиральной траектории, опускает на землю. Разумеется, Нетке приходится каждый раз пересчитывать и перенаправлять транспортные потоки, но кого это волнует?

— Думаешь, он собирается прыгнуть? — спросила Арина.

— Похоже на то.

— Маленький засранец.

— Ты должна понимать его как никто, — осторожно заметил я. — Пацан устал быть изгоем и не видит другого способа вписаться.

— Есть способы получше. Рожи начистить парочке сверстников, и сразу впишешься как родной.

Арина замолчала, бросила на меня уничижительный взгляд и поспешила сменить тему.

— Давно пора научить силовые поля новым трюкам. Но твое ведомство…

И я подумал: ну да, вам, архитекторам, лишь бы все перестроить, улучшить и изменить. И тотчас пресек эти мысли. Девчонка была права. Лучший способ борьбы с крышатами — лишить их удовольствия от процесса. Никакого тебе плавного, точно в аквапарке, спуска на землю. Пусть бы часами висели в нескольких метрах над землей, барахтались беспомощно на виду у смеющейся толпы. И, Арина была права, изменениям противился именно наш отдел. Очень уж энергозатратно, но не это главное. Основная проблема — вероятные помехи движению транспорта. А движение транспорта — святое.

Сейчас все это не имело ровным счетом никакого значения. Шестнадцатиэтажный монстр стал невидимым, Нетка вымарала его со своей карты, отключила все сенсоры, ослепла и оглохла. Некому будет отреагировать на новоявленного крышонка, не включится силовое поле. Мальчик разобьется.

Арина уже развернула свою визуалку на триста шестьдесят градусов и сосредоточенно сортировала данные. Отвлеклась на мгновение, чтобы сказать:

— Что стоим, кого ждем? Давай на крышу. А я попробую отменить капсулирование.

Я посмотрел на нее с сомнением. Нынче все происходит куда быстрее, чем в былые времена. Но процедуру такого размаха не обратить вспять щелчком пальцев. Только на цепочку переговоров уйдет минимум час. И это будет перформанс сродни попытке остановить бегущего носорога.

Арина в очередной раз верно истолковала мой взгляд.

— Я не буду говорить с людьми, я поговорю с Неткой. Вряд ли удастся вернуть весь функционал, не хватит ни времени, ни энергии. Но даже на минимальном уровне Нетка отреагирует на тебя. Иди уже!

Логично. Мальчишку без цифрового отпечатка система на минимальных настройках проигнорирует, а вот меня заметит точно.

И я побежал, на бегу подглядывая краем глаза в визуалку Арины, которая по-прежнему была расшарена со мной. Строчки ее кода — практичного и простого — сливались в изящный, виртуозный даже рисунок, в котором виделось мне что-то знакомое.

Я вырубил аугментацию, не дожидаясь границы, за которой Нетка отключилась бы от меня сама. Не хотел, чтобы моя догадка обернулась неосознанным запросом. Если я прав, есть повод считать, что мы с Данькой в надежных руках.

Если все пройдет хорошо, подумал я, приглашу ее на ужин. Обсудим историю Москвы, «Девлет-Гирея», «Наполеона»… Кто из нас не хулиганил в юности? Просто некоторые умеют хулиганить с размахом.

Мир вокруг как будто не изменился. «Первый Московский» действительно почти полностью повторял реальный облик города. Но в мелочах все было иначе. Глаза разбегались от этих мелочей. Я и забыл, сколько деталей в настоящем мире. Несовершенных, иной раз — неприятных, но потрясающих своим многообразием и вещественностью. Листья на деревьях — тусклые, пожелтевшие к осени; трещины на плитке складываются в как будто осмысленный узор; свежее (и совершенно непристойное) граффити на стене; какофония звуков — смех и крики, мерный шум траволатора и нестройный гомон птиц, ветер, шелест, скрип, шепот, треск…