В месяце Льва, когда начинали собирать урожай винограда, Александру и Гефестиону исполнилось по пятнадцать лет. В неделю первых заморозков гонец привез письмо, но не от царицы, а от царя. Филипп приветствовал сына, выражал надежду, что тот не прочь переменить обстановку и отдохнуть от философии, и приглашал его в свой лагерь. Юноше, чьи мысли занимали одни сражения, пришла пора увидеть лицо войны.
* * *
Дорога вела их вдоль побережья, петляя по горам там, где залив или устье реки заставляли ее отступать вглубь материка. Впервые дорогу здесь проложили армии Ксеркса, двигаясь на запад; армии Филиппа привели ее в исправность, двигаясь на восток.
С Александром ехали Птолемей, поскольку Александр счел это его правом, Филот, поскольку его отец был с царем, Кассандр, потому что сына Антипатра немыслимо было унизить перед сыном Пармениона, и Гефестион, как нечто само собой разумеющееся.
Отряд возглавлял Клит, младший брат Ланики. Царь остановил на нем свой выбор, зная, что Александр привык к Клиту еще во младенчестве. Это и вправду был один из первых людей, оставшихся в смутных детских воспоминаниях Александра: смуглый приземистый юноша, который входил в детскую и разговаривал с Ланикой через голову Александра или с ревом бегал по комнате, когда они играли в медведей. Теперь он превратился в Черного Клита, бородатого начальника гетайров, старомодно прямодушного. На него всегда можно было положиться. Македония еще славилась такими воинами, уцелевшими от гомеровских времен, когда Верховный царь вынужден бывал считаться с мнением вождей, если те брали на себя труд высказаться. Сейчас, сопровождая сына царя, Клит едва ли сознавал, что невольно возвращается к грубоватому юмору, царившему в давно покинутой детской, а Александр вообще с трудом припоминал, что такое было. Но в их общении ощущалась какая-то напряженность, и, хотя Александр смеялся, он тщательно следил за тем, чтобы возвращать шутки сторицей.
Они переправлялись через реки, которые, по рассказам, до последней капли осушили персидские орды; перешли Стримон по мосту царя Филиппа и по отрогам Пангейона поднялись к городу Амфиполю. Здесь, у Девяти Дорог, царь Ксеркс живыми сжег девять мальчиков и девять девочек, чтобы умилостивить своих богов. Теперь между горами и рекой стояла, сияя новой каменной облицовкой, крепость; за ее стенами поднимались дымки от горнил золотоплавилен. От этого важнейшего для Филиппа укрепления он никогда бы не отступился как от одного из первых завоеваний за той рекой, которая когда-то являлась дальней границей Македонии. Над крепостью вздымался Пангейон, покрытый густым лесом; там и тут лежали рудники, белая мраморная порода которых сияла на солнце: благословенное место для царских армий. Везде, где они проезжали, Клит показывал следы войн Филиппа: поля сражений, заросшие бурьяном, лежащие в руинах городские стены, перед которыми навечно вздыбились осадные машины с башнями и катапультами. Вдоль всего пути они находили крепости, где могли остановиться на ночлег.
– Что же будет с нами, ребята, – смеясь, сказал Александр, – если царь не оставит на нашу долю никаких свершений?
Когда полоса берега оказывалась достаточно твердой, они пускались в галоп и неслись вперед – с развевающимися волосами, в туче брызг от лошадиных копыт – и перекликались друг с другом, заглушая голоса чаек. Однажды, когда их маленький отряд пел, попавшиеся на дороге крестьяне приняли их за свадебную процессию, везущую жениха в дом невесты.
Букефал пребывал в хорошем настроении. У Гефестиона появилась новая лошадь, рыжая, со светлыми хвостом и гривой. Друзья постоянно что-нибудь друг другу дарили – на пирах или просто так, по наитию, но это были маленькие детские безделушки; конь стал первым дорогим и всеми замеченным подарком, который Гефестион получил от Александра. Боги создали только одного Букефала, но коню Гефестиона не нашлось равных среди всех остальных лошадей. Конь легко слушался. Кассандр выразил свое восхищение, обильно сдобрив похвалу ядом. Наконец-то и Гефестион извлек, сказал он, пользу из низкопоклонства. Гефестион понял намек и горел желанием отомстить, но не произнес ни единого слова. Казалось немыслимым устроить сцену перед Клитом и товарищами. Гефестион стал выжидать удобного случая.
