Рассказ о последних днях жизни Дария появляется только у Курция. Эта история описана живо и полна деталей; она не похожа на присущие Курцию «лирические отступления» и, вероятно, повествует о реальных событиях. Если такая догадка верна, то последние сцены могли быть переданы какому-то раннему хронисту одним из евнухов Дария, единственных свидетелей случившегося. Вполне логично предположить, что это сделал сам Багоас. Благодаря тому положению, которое он занимал при персидском дворе, его имя должно быть известно всем современным Александру историкам.
Второе упоминание о Багоасе отстоит от первого где-то на шесть лет, когда анекдот о поцелуе в театре пересказывается и Плутархом, и Афинеем. Место действия – Кармания – весьма примечательно, поскольку там Александра окружали лишь те его воины, что сражались рядом с ним в Индии и пережили переход по пустыне. После всех превратностей пути Багоас не только остается рядом с Александром, но и, очевидно, пользуется благосклонностью и самого царя, и подверженного ксенофобии македонского войска, что само по себе не может не удивлять. Александр всегда ценил личную привязанность к себе и платил тем же – это наиболее правдоподобное обоснование столь долгой связи.
Происхождение юного евнуха остается тайной, но догадка о его благородстве едва ли может считаться нелепой. Подобные ему мальчики, чья внешность не была испорчена скверным питанием или тяжелой работой, попав в рабство, практически неизбежно становились проститутками. Наиболее известный пример такого рода приводится в диалоге Сократа «Федон».
Последнее появление Багоаса непоправимо искажено Курцием; всякий может толковать его по-своему. К счастью для репутации Багоаса, мы имеем замечательное свидетельство архитектора Аристобула, восстановившего для Александра мемориал Кира. Македонский царь побывал там, впервые оказавшись в Персеполе, и собственными глазами видел погребальные дары на могиле, после чего приказал Аристобулу провести опись сокровищ (она сохранилась, вместе с рассказом об опустошении гробницы, в пересказе Арриана). По Курцию, Александр посещает могилу Кира по возвращении из Индии – и находит ее пустой, ибо Кир якобы был похоронен лишь с самым простым оружием; замечание, подтверждающее римскую сентиментальность, но способное немало изумить любого археолога. Багоас, затаивший зуб на Орксинса за то, что тот не послал ему взятку, придумывает несуществующую драгоценность – и обвиняет сатрапа в краже. Ни одно из преступлений, за которые Орксинс был приговорен к смерти, не упоминается, и, соответственно, он оказывается невинной жертвой. Однако, если из этой истории изъять все маловероятные детали, остается не так уж много. Я предположила, что Багоас все же как-то задействован в происшедшем, имея на сатрапа некую обиду, к которой Александр проявил сочувствие. Ввиду кровавого послужного списка Орксинса я предлагаю здесь наиболее вероятную в условиях античного мира версию – кровную вражду.
Путаный сенсуализм типичен для Курция – невыносимо глупого человека, имевшего доступ к утраченным ныне бесценным источникам, которые он перетолковал по-своему ради подтверждения своей исключительно надуманной и утомительно-скучной концепции поведения богини Фортуны и ради множества цветистых упражнений в римской риторике (особенно выразительна сцена, в которой Александр в изысканных выражениях просит друзей удалить стрелу, застрявшую в его легком). Поступками Фортуны в основном движет желание отомстить за проявления гордыни, а потому история Александра склоняется в сторону антимакедонской пропаганды афинского толка, имеющей приблизительно то же отношение к объективной истине, какое можно найти в «Истории еврейского народа», написанной по заказу Адольфа Гитлера. Разумеется, никто из тех, кто писал об Александре как об уничтоженном собственной гордыней правителе, не был участником или свидетелем описываемых и интерпретируемых ими событий. Афинский «агитпроп» возродился во времена Августа благодаря Трогусу и Диодору, нашедшим в царе, уже три столетия как мертвом, идеального «мальчика для битья», страдавшего всю жизнь из-за претензий на божественность. Никаких попыток выдержать логику известных и неопровержимых фактов при этом, конечно же, не предпринималось. Описываемый ими коррумпированный тиран был бы убит в Опиде толпою возмущенных воинов в ту же секунду, когда шагнул бы к ним с помоста; они могли прикончить его совершенно безнаказанно (удел многих римских императоров) и избрать себе нового царя, поступая вполне правомерно. Вместо убийства они выразили Александру свою обиду из-за того, что не имели права целовать его в щеку, – это не выдумка, но исторический факт.
