– Он втоптал меня в грязь.
– Филипп не дождется одобрения. Это скандал – заковать Фессала, все так говорят. Все говорят, что ты держался великолепно.
– Он втоптал меня в грязь, желая показать, что может это сделать. Перед Фессалом, перед всеми, – шептал Александр.
– Все забудут. И ты должен забыть. Все отцы время от времени творят несправедливость. Помню, однажды…
– Он мне не отец.
Гефестион на мгновение застыл, оцепенев.
– О, но не в глазах богов; они выбирают, кто… – начал Гефестион.
– Никогда больше не произноси этого слова, – прервал друга Александр.
– Бог все откроет тебе. Ты должен ждать его знака, ты это знаешь… Подожди, пока не начнется война. Подожди, пока ты не выиграешь свое следующее сражение. Тогда Филипп еще будет тобой гордиться.
Александр лежал, распростершись на спине, глядя вверх невидящими глазами. Внезапно он сжал Гефестиона в объятиях с такой яростью, что тому стало нечем дышать.
– Я сошел бы с ума без тебя!
– Я без тебя тоже, – пылко ответил Гефестион.
«Измени значение, – подумал он, – и отвратишь несчастье».
Александр ничего не ответил. Его стальные пальцы впились в плечо Гефестиона, синяки будут держаться неделю. «Я тоже милость царя, – думал Гефестион, – подарок, который Филипп может отобрать». Вскоре, исчерпав запас слов, Гефестион предложил вместо них печаль Эроса; она, по крайней мере, принесла сон.
Молоденькая рабыня выскользнула из тени за колонной: черная девушка-нубийка в алом платье. Ребенком ее подарили девочке Клеопатре, как могли бы подарить куклу; они выросли вместе. Прежде чем заговорить, нубийка стрельнула взглядом направо, налево; черные глаза с поволокой блестели, как агатовые глаза статуй.
– Александр, моя госпожа просит тебя встретиться с ней в саду царицы, у старого фонтана. Она хочет поговорить с тобой.
Александр бросил на рабыню пронзительный настороженный взгляд, потом снова погрузился в себя.
– Сейчас не могу. Я занят, – сказал он.
– Пожалуйста, иди к ней сейчас, – взмолилась рабыня. – Пожалуйста, она плачет.
Александр увидел, что на темной матовой коже щек девушки блестят слезы, как капли дождя на бронзе.
– Хорошо, скажи ей, что я приду.
Стояло начало весны. Сплетение старых розовых кустов было усеяно твердыми красными почками, в неверном вечернем свете они пылали, как рубины. Миндальное дерево, проросшее в трещине между древними плитами, казалось невесомым в облаке розовых цветов. В тени вода фонтана с шумом разбивалась о старый бассейн, в проломах которого рос терн. Сидевшая на бортике Клеопатра приподняла голову на звук шагов и утерла слезы.
– Как я рада, что Мелисса нашла тебя, – сказала девушка.
Александр оперся коленом о парапет и сделал быстрое движение рукой.
– Подожди. Прежде чем что-либо скажешь, подожди.
Сестра отрешенно смотрела на него.
– Однажды я просил тебя предостеречь меня кое о чем. Это то самое?
– Предостеречь тебя? – Казалось, ее мысли были заняты совсем иным. – О, нет же…
– Подожди, – прервал ее Александр. – Я не стану вмешиваться в дела матери, что бы там ни было. Ни в какой заговор. Это условие.
– Заговор? Нет, нет, пожалуйста, не уходи! – заторопилась Клеопатра.
– Говорю тебе, я освобождаю тебя от того обещания. Я не желаю знать.
– Нет, правда. Прошу, останься. Александр, когда ты был в Молоссии… с царем Александром… Какой он?
– Наш дядя? – удивился брат. – Но он был здесь несколько лет назад, ты должна его помнить. Большой, с рыжей бородой, молодо выглядит для своего возраста.
– Да, знаю; но что он за человек?
– Ну, честолюбив, я бы сказал; храбр на войне, но сомневаюсь в его справедливости. Он себе на уме, хотя и хорошо правит.
– От чего умерла его жена? Он был добр к ней? – спрашивала Клеопатра.
– Откуда мне знать? Она умерла родами. – Александр замолчал и посмотрел на нее, потом изменившимся голосом спросил: – Зачем тебе это?
– Я должна буду выйти за него замуж.
Александр отпрянул. В невидимом ручье глухо бормотала вода.
– Когда ты это узнала? – пришел он в себя. – Мне должны были сказать. Царь не говорит мне ничего. Ничего.
Сестра молча взглянула на него, сказала:
– Отец только что посылал за мной, – и отвернулась.
