Отряд выстроился по сотням, в три ряда. Сердар, вместе с важного вида старцем, прибывшим на слоне, начал обходить свое воинство, нахваливая товар; по словам его выходило, что каждый из бойцов и в самом деле лев рыкающий, повергающий врага в прах одним своим видом. Лицо старца, темное и сухое, словно у мумии, было непроницаемым. За ним шли чиновники с шелковыми шнурами, отсчитывали воинов по десяткам и вязали узелки; насчитав же сотню, прятали веревку в мешок. Отшагав на длинных негнущихся ногах до конца строя, старец благосклонно кивнул; число сабель и копий сошлось с заказанным и оплаченным. Бросив Таглуру несколько фраз, он повелительно махнул рукой в сторону городских стен и направился к слону.
– В седло! - рявкнул сердар.
– В седло! - подхватили сотники.
– В седло! - откликнулись ун-баши.
– В седло, так в седло, - пробурчал Конан, залезая на вороного. Теперь, со спины жеребца, он разглядел свой Цветок в толпе женщин и поманил ее пальцем. Ния тут же подбежала к нему и уцепилась за стремя.
– Как ты красив, господин мой, в своей серебряной кольчуге, в шлеме, со щитом и копьем! Как ты грозен! Как могуч!
Ее глаза сияли, юные грудки взволнованно вздымались. Кром, мелькнуло у Конана в голове, девчонка-то похоже влюбилась! Будь ей на пять лет побольше… ну, хотя бы на три… уж тогда он знал бы, что делать! Но сейчас, по его мнению, Ния годилась лишь для того, чтобы заплетать вороному гриву да наигрывать песенки на ситаре.
Однако бросать ее киммериец не хотел. Если в Иранистане бесхозных рабынь топили в море или закапывали живыми в землю, то в Вендии их судьба могла оказаться и того горше - к примеру, затопчут слонами или сожгут перед алтарем Асуры. Нет, он твердо решил не оставлять здесь свою маленькую невольницу! К тому же она пела и говорила на пяти языках и могда очень пригодиться в Уттаре и Камбуе.
Наклонившись, Конан подхватил ее под мышки и забросил на круп вороного, буркнув:
– Держись за ремень, принцесса.
Шемит, сидевший рядом с ним на гнедом жеребце - один из тех, до кого в Базре не успела добраться Конанова секира, - ухмыльнулся:
– Боишься, украдут твою девку? И то сказать, лакомый кусочек! - он облизнул полные губы и вдруг закашлялся, опаленный яростным взглядом киммерийца.
– Кром любит лакомиться печенкой болтунов, - процедил Конан сквозь зубы. - Пожалуй, я доставлю ему это удовольствие! Крому пойдет печень, а Нергалу - все остальное!
Шемит, потупив глаза, смолчал.
Впереди колоны Таглур замахал саблей, закричал:
– За мной, соколы! Сокровища Айодии ждут нас!
Всадники тронулись. Ния, обхватив Конана за пояс, гордо выпрямила стан; наверное, первый раз в своей короткой жизни ехала она на боевом коне, вместе с могучим рыцарем, что должен был - как полагалось в сказке - увезти ее в свой дворец на вершине неприступного утеса и сделать если уж не раджассой, то по крайней мере кьо, первой женой, госпожой над тысячью рабов. Голосок девочки взвился, зазвенел хрустальным колокольчиком, полетел на запад и восток, над морской гладью и дорогой, утоптаной копытами лошадей и широкими ступнями слонов.
В который уж раз я встаю на рассвете,
Встречая рождение нового дня,
Усталый ездок, так похожий на ветер,
Куда ты спешишь, погоняя коня?
Иль в пыльной дороге ты счастье обрел,
И вечно летишь…
Конан, протянув руку за спину, хлопнул ее по коленке.
– Помолчи-ка, уттарийский соловей. Пока мы не удрали, не стоит привлекать внимание.
– Разве мы собираемся удрать, господин? - прошептала Ния, затрепетав от восторга. Побег, вероятно, мнился ей увлекательнейшим из приключений.
– Конечно. Я не намерен добывать богатство и славу Таглуру под стенами Айодии. Говорят, они очень высоки.
– Но тут много воинов, господин! Как же мы…
– Молчи, я сказал! Иначе мне придется задержаться - но только на день, чтобы продать тебя в гарем Ашакана. А стены его дворца еще выше, чем в Айодии.
Ния испуганно притихла.
Плотный строй всадников, сверкающих доспехами и оружием, начал втягиваться в городские врата. Рядом с воротами восседал на коне Таглур, окруженный сотниками и телохранителями, и, гордо подбоченившись, глядел на свое воинство. Десяток Саледа Алиама двигался в последних рядах, и Конан понемногу начал отставать. Перед ним лежала дорога, и вела она прямо на восток, в джунгли, к берегам Уттарийского моря, к рыбачьим поселкам, к лодкам… Можно было пришпорить коня и скрыться в лесу словно тень, но киммерийцу хотелось напоследок потолковать с Таглуром.
