заказать бутылку и пойти к Филиппу с извинением».
На том расстались, но через пару дней Волга спросил, помирился ли я с
Филиппом. Народный контроль. Нет, сказал я, это против моих убеждений. Он от
души рассмеялся: ну ты карась, притом жареный. Но почему карась, а не что-нибудь
другое? Потому что жила-была такая мудрая рыба вроде тебя, увидела, как щука
пескаря съела и кричит: это по-о-дло, это неблагоро-о-дно. Щука от удивления свою
пасть раскрыла, и сама не заметила, как карася схавала. Так вот и тебя Кум
проглотит. Волга мне популярно изложил сказку Щедрина, мне стало обидно,
потому что и впрямь похоже: «Карась рыба смирная и к идеализму склонная:
недаром его монахи любят».
«Нет, Евгений Павлович, так дело не пойдёт, ты не в институте благородных
девиц. Сам себе сук пилишь, на котором сидишь – приподняв лицо, как все слепые,
он втолковывал мне терпеливо, и я удивлялся его старанию, вместо матерков он
подбирал нужные слова: – Вот уйдёт Филипп через неделю, кто за него главным
хирургом будет? Кроме тебя некому, а ты целку из себя строишь. Я тебе кликуху
дам: Фон-Барон».
Хирургом после него будет Бондарь, мне в любом случае не позволят, а кроме
того, начальник медсанчасти даст заявку в Гулаг и пришлют хирурга по этапу, свято
место пусто не бывает. Есть ещё Глухова, начальница стационара, она и терапевт,
она и ухо-горло-нос и тоже ассистирует Пульникову. У нас здесь установка на
врачей-универсалов. Вериго ведёт амбулаторию, сифилис лечит, гонорею, и на
операциях тоже стоит, и в Сору его выводят помощь оказывать какому-нибудь
гражданину начальнику, мы тут всё умеем. Диплома нет, но так ли это важно? Если
бы Мулярчику предложили баллотироваться в действительные члены Академии
медицинских наук, он бы и бровью не повёл, тут же собрал бы все ксивы
необходимые и, что главное, прошёл бы! А я не хочу, моя цель – делать операции,
всё уметь, быть главным в мастерстве, а не по должности, не по власти.
Волга сам пошёл к хирургу – так и так, Филипп Филимонович, ваш помощник,
мы его крепко уважаем, допустил ошибку, сильно переживает, вы должны его
простить. Поговорил с ним по-человечески, и Филиппу легче стало, и мне.
Помирились.
А на другой день снова случай со смертельным исходом, ну как назло! Уж
скорее бы он, чёрт подери, освобождался.
Большинство операций были благополучные, но я беру именно те, которые
резко осложняли наше простое житьё-бытьё. Куда проще – кормят, поят, одевают,
обувают, охраняют, проверяют, чтобы ты не потерялся, и ещё работу дают, – вот так
все люди будут жить при коммунизме. Но иногда простая жизнь осложняется. Ехал
хлеборез Ерохин на телеге, как обычно вёз булки из пекарни в Ольгином логу, он
уже бесконвойный, оставалось тринадцать дней, въехал на территорию лагеря,
миновала телега штаб, а тут подбежал хмырь и ударил хлебореза ножом, без слов,
молча. Ерохин не ожидал и всё-таки увернулся, подставил плечо, иначе нож угодил
бы в сердце. Удар был сильным, с намерением припороть. Возможно, Ерохина
проиграли, он отказался уступить хлебное место тому, кому надо. Или не выполнил
заказ блатных, не провёз водку, одним словом, нарушил шариат – сам погибай, а
блатных выручай. Подробности пока неизвестны, но в общем чем-то парень на меня
похож. Шибко честный и сам по себе. Доставили его к нам на телеге вместе с
хлебной будкой. Глубоко пронзена дельтовидная мышца левого плеча, сильное
кровотечение, но рана не опасная, ни один жизненно важный орган не задет. Задача
простая – дать оглушающий наркоз, рауш, у нас есть ампулы с хлорэтилом,
перевязать порезанный сосуд, наложить кожные швы, можно скобки, повязку, и всё.
Но дело было уже вечером. Зазирная ушла и унесла ключи, Пульников наложил
давящую повязку. А на утреннем обходе я своим глазам не поверил – рука раздулась
как бревно, пальцы превратились в култышки, ногти заплыли, страшно смотреть.
