– Мы впустим вас, – сказал Проводник, окидывая непрошенных гостей настороженным взглядом. Видно было, что решение далось ему не без труда.
– Впустим, но без оружия. Пешими.
– А как же лошади? – спросил Книжник, прикидывая цену упряжки и что за нее можно дополнительно урвать.
– Какие лошади? – насмешливо переспросил Проводник. – Где тут ваши лошади? Они уже не ваши! Кончай злить меня, парковый! Хотите получить пристанище? Выгружайтесь и ждите! Пушки с собой не брать! Запрещено!
– Совсем без оружия? – переспросил Книжник.
– Нож можешь оставить себе. Разрешаю.
Проводник хихикнул и пренебрежительно взмахнул рукой.
– Будешь ковырять в носу! Ну, так вы хотите получить защиту? Или не хотите?
– Я надеюсь, – прошептал Бегун, с трудом спешиваясь. Окоченевшие ноги его не держали. – Я ОЧЕНЬ надеюсь, что ты знаешь, что делаешь.
– Я тоже надеюсь, – таким же шепотом отозвался Книжник. – Но, трахни меня Беспощадный, не спрашивай, уверен ли я.
Тим никогда не думал, что без оружия будет чувствовать себя голым, но именно так ему показалось, когда у него забрали автомат.
За время своих странствий он не просто привык к оружию, он сроднился с ним не менее прочно, чем до этого сжился с книгами. Но пришлось смириться: их троих оставили безоружными да еще и тщательно обыскали перед въездом в Стейшен. Тесак Белки, как и было обещано, ему оставили. Он по-прежнему висел у Тима на боку, но погоды не делал. За время странствий Книжник научился правильно оценивать шансы уцелеть и перестал фантазировать на темы собственной исключительности, важности предназначения или боевых талантов. В большинстве случаев самооценка была верной, а если и заниженной, то только чуть-чуть. И это много раз спасало ему жизнь. Глядя на массивные фигуры стражников, поставленных караулить пленных, Тим не чувствовал в себе ни сил, ни опыта, ни таланта, чтобы попытаться нарезать их ломтиками с помощью Белкиного тесака. А вот охранникам ничего не стоило сделать из него фарш.
Как только ган-кар въехал под своды Стейшена, Сибиллу с младенцем унесли неизвестно откуда набежавшие герлы-знахарки. Книжника и Бегуна со всем багажом оставили в нижней галерее до поступления следующих распоряжений. Галерея, в которой их закрыли, оказалась теплой и темноватой. Здесь не дуло, почему-то не пахло крысами, зато воздух пропитался сыростью и кислым ржавым душком. На входе и выходе сидели вооруженные до зубов смотрецы, молчаливые, глядящие на пленников глазами сторожевых вольфодогов. Ждать, пока кто-то распорядится твоей жизнью, оказалось неуютно, тревожно, и, несмотря на острое чувство голода, солонина не лезла в рот.
Казалось, Проводник и Механик забыли о них, но Тим понимал, что это не так. Их выдерживали. Так трупоед зарывает свою добычу и ждет, пока разложение не сделает мясо мягким. Хозяева Стейшена хотели, чтобы они волновались, грызли ногти, теряли самообладание и боялись… А бояться, если честно, было чего.
Сумки с вакциной Книжник с Бегуном припрятали неподалеку от границ Стейшена – спрятали надежно, как могли. Ледяная буря помогла замести следы, и можно было надеяться, что следопыты стейшенов тайник не найдут. Но надеяться – не значит знать наверняка. Обнаруженный тайник означал верную смерть, и даже ненайденный ничего им не гарантировал. Если кто-то очень хочет узнать чужой секрет, то у него есть всего два варианта: выманить информацию хитростью или вырвать ее силой. Первый вариант не особо популярен, зато второй…
Даже отсталое племя Парка пытало своих пленных изобретательно, умело и почти всегда с положительным результатом. Рано или поздно пытаемый рассказывал, что знал. Когда крысы грызут намазанные скисшей кровью гениталии, любой становится сговорчивым.
Жрицы Сити провозгласили пытку искусством и преуспели в нем. Жрицы любили и умели развязывать языки настолько, что жертвы продолжали болтать, даже будучи наполовину расчлененными.
В Тауне сделали из пыток зрелище и старались устраивать представление ежедневно. Шаманы превращали чела в безвольное мычащее животное несколькими каплями своих отваров, заставляли его разум жить отдельно от тела, а потом, когда чел становился ненужным… Те, кто сидел на крыше Башни Справедливости, наслаждались прыжком жертвы вниз. Те, кто ждал внизу, – ударом тела о мостовую.
