– Салам, Дауд, – сказал Хаген.
Мужчины поздоровались, и Хаген спросил:
– Послушай, Дауд, что это за обои ты расклеил вдоль дороги? Смотреть противно, какой такой СПС?
– Я всегда с президентом, – ответил Дауд.
– Э, если ты с президентом, приди к нему и посоветуйся. А если нет, то сними к черту эти обои. И кандидатуру свою сними.
Дауд помолчал, а потом спросил:
– А что, Ариец, химиков-то поймали?
– Каких химиков? – спросил Кирилл.
– А с химфака. Ему кассету прислали, а на ней сидит его племянница в хиджабе и говорит: «Ты мне не дядя, ты муртад и мунафик. Даем тебе три дня сроку на то, чтобы уйти со своего поста и перестать убивать истинных мусульман, а иначе я сама тебя застрелю».
«Черт. И мы собираемся строить здесь химзавод».
После кафе асфальтовая дорога кончалась, и ехать на бронированном «мерсе» не было смысла. Они поменялись местами: охрана села в «мерс» и поехала назад, а Хаген сел за руль джипа.
Ташов обосновался сзади: Кирилл заметил, как он бережно достает из «мерса» и несет в руках барашковую шапку, полную чем-то и накрытую платком. Охрана кинула им пару автоматов, обнялась на прощанье и поехала назад.
Дорога теперь кружилась, как карусель; в темных тоннелях, прошивавших ребра обрывавшейся в пропасть горы, от жары и слепней спасались коровы, солнце било о серебряный капот джипа, слепило глаза; другая сторона ущелья была в глубокой тени.
Два измерения вдруг превратились в бесконечность; машина ползла, как букашка, между горой и пропастью, внизу по крупным белым камням скакала горная речка, и на зеленых табличках вдоль пропасти вместо дорожных указателей горели белым имена Аллаха.
Через полчаса они вылетели на плотину. Рабочие в оранжевых куртках заделывали яму в дорожном полотне. Кирилл покосился в зеркало заднего вида, и увидел за собой высокую гору, украшенную серпантином, с которого очень легко попасть по машине, если, конечно, навстречу не выскочит случайный козел.
Гора впереди была изогнута как гигантская створка устрицы, и по ее обнаженным ребрам к самой середине ракушки взбиралось белое село. У поворота к селу красовалась новенькая автозаправка с гордой надписью: «Империал. Верхний Кельчи».
Кирилл сообразил, что единственной мерой безопасности, которую приняли его спутники, была рокировка машин.
Через десять минут после Верхнего Кельчи они въехали в облака. Гравий летел из-под колес в пропасть, о стекло словно кто-то разбил банку сметаны, и одежда Кирилла мгновенно набрякла туманом. Их мотало из стороны в сторону, как пьяных. Даже Хаген сбросил газ.
Потом они вывалились из тумана, как самолет, заходящий на посадку, и сверху Кирилл увидел серые и рыжие скалы с плавающими кое-где клочками облаков.
Еще через два километра они затормозили перед свежей осыпью. Скальный козырек, сорвавшись, стесал дорогу, словно гигантской стамеской. Далеко внизу белые горы упирались в полированный малахит водохранилища.
Хаген вышел из машины и поддал один из раскатившихся перед провалом камней. Малахитовая вода всколыхнулась и чмокнула. Скалы пошли рябью. Кириллу было зябко без бронежилета.
– Проедем через Кельчи, – сказал Хаген.
– А машину где бросим? – спросил Ташов, – у Ахмеда?
– Зачем бросать, – возразил Хаген, – до конца доедем.
Кирилл вспомнил гору-устрицу и содрогнулся.
– Да мы разобьемся! – вскричал он.
– Замажем на десятку, что проедем? – уверенно предположил Хаген.
– Идет, – сказал Кирилл.
Они с грехом пополам развернулись, зарывшись колесами в какую-то осыпь, снова въехали и выехали из облаков, и свернули у автозаправки, к которой была пристроена крошечная молельная комната. Прошло уже четыре часа, Кирилл устал, и голова его болела от резких перепадов высот.
Асфальтовая дорога миновала село и стала подыматься вверх, петляя по лесистому склону, усыпанному желтыми листьями и красными ягодами. Щебенка скоро сменилась грунтом; слева шли белые невысокие березы, совершенно как в любом российском лесу (уже потом Кириллу сказали, что березы были какие-то реликтовые и изо всех мест в мире водились только на этой горе да в Пиренеях), справа начиналась пропасть, похожая на вдавленный в землю гигантский каблук.
