Не верь тишине - страница 48

— Дай подумать.

Яша сказал это, чтобы не ответить «нет», зная, впрочем, что другого ответа не будет.

— Он еще собирается думать, — проворчал презрительно Митрюшин.

— Ты бы, конечно, в моем положении сразу согласился!

Смысл Яшиного ответа медленно доходил до сознания Митрюшина. Но когда он понял, рука потянулась к карману.

— Не сметь! — Трифоновский поднялся сухой и колючий, со странно сияющими глазами. — Эй, кто там есть?

Дверь мгновенно открылась.

— Вот этого, — он показал на Яшу, — опять туда же. На два часа. Если ему нечего будет мне сказать, тогда…

Приговор был подписан. Тимонин встал и, не оглядываясь, пошел к выходу.

— А ты, друг Миша, — услышал он за спиной, — два часа будешь сидеть со мной и двигаться отсюда не моги, понял?

Полупьяные конвоиры повели Тимонина по той же плохо протоптанной тропинке.

Что-то изменилось в мире. То ли мохнатые облака закрыли солнце, то ли потянуло болотной сыростью, но стало холодно и тревожно.

Конвоиры шагали сзади. Один бормотал что-то под нос, беспрестанно матерясь, другой, со знакомым прищуром настороженных глаз под сросшимися бровями, шумно дышал в затылок. Яша придержал шаг и сразу почувствовал меж лопаток острый ствол оружия:

— Не балуй, паря, а то и двух часов не проживешь!

И только сейчас Тимонин вспомнил, где слышал этот голос: в тот несчастный вечер, когда его, как желторотого птенца, «взяли» без единого выстрела. Весь поглощенный наблюдением за домом ктитора, он легко откликнулся на уверенное «Яша», даже не взглянув, кто приближался к нему: у него и мысли не мелькнуло, что это могли быть те, кого он выслеживает. А когда понял — тяжелый удар погасил сознание. Очнулся Яша быстро и, когда, попытался высвободиться, услышал: «Не балуй, паря!»

Но сейчас у него руки были свободны.

Яша медленно двинулся по тропинке, думая, что он жив, пока его не бросили под замок. До баньки оставалось два шага…

Остановились.

Один из провожатых вышел вперед, чтобы открыть дверь баньки. Но дверь, старая и рассохшаяся, заупрямилась. Конвоир склонился над ней, другой отошел чуть в сторону, чтобы видеть и Яшу, и своего дружка. На какое-то мгновение он отвел глаза от Тимонина и тут же страшный удар в низ живота срубил его.

Болезненно охнув, он выронил оружие. Яша подхватил маузер. Другой конвоир поднял руки, косясь на винтовку, опрометчиво прислоненную к стене.

Тимонин качнул дулом, указывая на дверь. Бандит рванул ее и скрылся в баньке. Яша накинул запор, прислушался. Поскрипывали сосны, шуршали ели да из приземистого дома доносились обрывки какой-то тоскливой песни.

Тимонин нырнул в лес. Он сдерживал себя, чтобы не побежать: кто знает, как охраняется лагерь Трифоновского. Лишь отойдя от бандитского логова подальше, ускорил шаг, а потом побежал. Лапы елей колко хлестали лицо, сухой валежник бил по коленям, но Тимонин не чувствовал этого. Успокоился лишь, когда сырость и зеленый шатер остались позади. За кромкой леса, поросшей мелким кустарником, виднелось невспаханное поле, за ним — деревня. Яша узнал ее: здесь неделю назад они вели перестрелку с бандой Вани Трифоновского.

Он глубоко вздохнул, но кольнула мысль: «Поверит ли Прохоровский?» И сразу подумалось о Кузнецове.

Яша обошел деревню стороной. Молодые сосенки расступились, и бисерной лентой сверкнула Клязьма. Яша разделся, перетянул одежду ремнем и вошел в реку. Вода обожгла разгоряченное тело. Но сознание того, что скоро он будет в полной безопасности, заставило забыть о холоде.

Барак, в котором в одной из маленьких комнат жил Николай Дмитриевич Кузнецов, Тимонин нашел без труда…

Домой Лиза не торопилась.

После пасхи что-то сломалось в доме Субботиных. По этажам, комнатам, коридорам бродила отчужденность. Илья совсем закрылся у себя, мать, измученная и уставшая от волнений и обид, болезненно ощущала свою ненужность. Отец с утра и до позднего вечера ездил по делам, в которые никого не посвящал, мрачнея и сердясь на всех. И только с дочерью Дементий Ильич мог расслабиться и оттаять душой. Они ждали друг друга, с жестокой легкостью не замечая: он — жену и сына, она — мать и брата.