– Заколебал меня этот Батон, товарищ майор! – пояснил прапорщик. – Передай, говорит, из бура газету, там, говорит, материалы пленума обкома партии напечатаны, изучать буду!
В отличие от помещений камерного типа – «бура» – в штрафном изоляторе газет не полагалось. Но у кого поднимется рука отказать осужденному в просьбе разрешить ознакомиться с партийным постановлением?!
– Из какой камеры бура газету передали? – поинтересовался Самохин.
– Из пятой…
– Ага… Мы сегодня туда Бобыря, кента его посадили. Дай-ка мне про этот пленум почитать…
Самохин подошел к окну, внимательно просмотрел газету и вернул прапорщику:
– Можешь отдать, пусть просвещается…
Вечером, незадолго до отбоя, майор опять заявился в ШИЗО.
– Батона когда освобождать будешь? – поинтересовался он у прапорщика.
– Срок его водворения через час заканчивается. Переодену, и пусть чешет в отряд.
– Ну-ка, приведи его ко мне, – приказал Самохин. Через минуту толстенький Батон, плутовато улыбаясь, стоял, заложив руки за спину, перед оперативником.
– Ну что, материалы пленума изучил? – будто между прочим спросил майор.
– А как же, гражданин начальник! – честно, выкатив глаза, вроде даже обиделся на нелепый вопрос Батон. – Очень интересуюсь политикой родной коммунистической партии!
– Тогда расскажи мне, какие решения приняты по организации зимовки скота в нашем районе?
– Э… мнэ-э… – замялся Батон, – я, гражданин майор, в натуре, как собака: все понимаю, а сказать не могу…
– Та-а-к… – подытожил потуги Батона Самохин и крикнул, обращаясь к дежурному контролеру: – Забирай его, отведи в камеру и не выпускай. Я ему еще десять суток добавлю!
– За что, гражданин начальник… – заныл Батон.
– За плохую политподготовку! – отрезал Самохин и ушел, сопровождаемый удивленным взглядом прапорщика. Ибо уж за что, за что, а за незнание материалов какого-то пленума зэков отродясь не наказывали.
Майор не стал тогда пояснять прапорщику, что лично пять минут назад при въезде в жилую зону остановил машину-«хлебовозку» и зашмонал у водителя литр водки. А информацию о готовящемся завозе спиртного вычитал в том самом номере «Сучьего вестника». Бобырь, приятель Батона, договорился с вольнонаемным водителем, передал деньги, но водку получить не смог – неожиданно угодил в «бур». Зная, что Батон освобождается, Бобырь попросил его забрать водку. О том, как это сделать, он подробно написал на странице газеты, наколов буквы иглой.
Рассмотрев бумагу на свет, Самохин без труда прочел указания, изъял водку и теперь в какой-то мере чувствовал свою причастность к тому, что случилось в дальнейшем с шустряком-Батоном. В том, что водка попала в руки оперативника, зэки могли обвинить ни в чем не повинного Булкина. Тем более, что в последний момент, как на грех, Самохин пожалел бедолагу и не стал наказывать дополнительным сроком заключения в штрафной изолятор, невольно тем самым еще более подставив под подозрение зоновской братвы.
– Парню, понимаете, через месяц освобождаться, пятерик уже отсидел, – канючил между тем Фекла, – а этот черт нерусский на зону только поднялся, а уже беспредельничает…
– Да ты толком скажи, что случилось! А то распустил нюни, бормочешь тут… – досадливо поморщился Самохин, злясь не столько на Феклу – что с него, в конце концов, взять, – сколько на свой промах.
– Есть у нас лаврушник в отряде, Джаброев, его откуда-то с Кавказа недавно перегнали. Он вообще непонятно кто по этой жизни, но под блатного шарит, – успокоившись, начал рассказывать Фекла. – Завхоз у нас в отряде, сами знаете, слабак, не может зверье это на место поставить. Зря вы Беса в бур засадили, он бы чучмеку этому хвост быстро прищемил. А теперь без него всякая шваль головы поднимает…
– А с Батоном, тьфу ты, Булкиным этим, что случилось? – нетерпеливо прервал его майор.
– Да я вроде не при делах, знаю только, что этот Джаброев его опустил, ну, в «петухи» перевел. Батон-то против лаврушника не попрет. Джаброев здоровый бычара, карате знает. На работу не выезжает, в отряде все время отирается, «балной», говорит. Ну, вы понимаете, они все такие, эти черножопые. А отрядник и завхоз беспонтовые – ни украсть, ни покараулить…
