Прокурор покачал головой и уже спокойно сказал:
— У нас с тобой не такая уж большая практика, всего пара лет. Но сколько дел мы изучили во время учебы, стажировок, да и сейчас. И знаем, что профессиональный суд способен, и, как правило, так и было, разобраться со сложнейшими, не в пример делу Марченко, делами. И, между прочим, выносил не только обвинительные приговоры.
Арнаутский стоял несколько в стороне, не желая участвовать в этом споре. Он хорошо знал и того и другого. Каждый был по-своему прав, и вставать на чью-то сторону не хотелось. Но тема его, конечно, интересовала. Тут было о чем подумать. С точки зрения защитника все понятно. Оправдал подсудимого — выиграл дело. А если он виновен? Как быть с объективной истиной? Не спровоцирует ли это самосуд, что, как он знал, в жизни бывает… А сколько раз адвокаты выслушивали гневные обвинения от родственников потерпевших… Были случаи, когда словесными угрозами не ограничивались.
«Как вы можете защищать убийц, бандитов, растлителей детей?» Знакомые упреки… Удручающая реакция, но вполне естественная для обычного человека, думал он. Возникает она от непонимания задачи суда, роли прокурора и адвоката, недоверия ко всем тем, кто имеет отношение к правосудию, и вообще от правового бескультурья. И, наконец, от неуважения к закону в принципе. В крови у нас это, что ли, заложено, размышлял Стас. Категоричность, безапелляционность суждений такая, что никто и ничто не переубедит. «Я так считаю! Он, это он, и никто другой! Все вы тут заодно, выгородить хотите! Кто больше заплатил, тот и победил!» Знакомые, часто слышанные слова в адрес того, кто добросовестно выполняет свой служебный и нравственный долг.
Прокурор рассказывал какое-то многолетней давности судебное дело, но Стас не очень-то прислушивался, думал о своем. Неужели все заложено в традициях и зависит от уровня общественного интеллекта? Почему Тайсона и Симеона в Америке оправдывают и всеми это решение воспринимается как должное, по крайней мере, неоспоримое. Так решил суд, и все. А у нас оправдательный приговор даже высшего — Верховного Суда — допинг для прессы и политиков, популярная тема для разговоров и обсуждений, в основном со «знаком минус». Обвинительный приговор принимается всеми как само собой разумеющееся, да и то критикуют, если наказание не по максимуму.
Жестокость, месть? Или, может быть, глобальная историческая неудовлетворенность? «Однако занесло меня», — иронически сказал про себя Стас. Нет, ни то, ни другое, ни третье. Все это опровергается самими же людьми, как только они оказываются непосредственно на месте тех, кто решает. Ответственность за принятое решение — вот индикатор, который все очень четко проясняет. «Да я бы таких… Всех расстрелять… Своими руками…» — эти крылатые слова тотчас уходят в никуда, когда у человека появляется возможность их реализовать на деле, даже не то что физически, а лишь словесно, выразив свое решение в судебном вердикте. Вот где выясняется, что, ох, как не просто даже подпись свою поставить под смертным приговором.
Но остальные, громадное большинство, так и остаются убежденными в своей правоте. А может, мы отличаемся от тех, кто на Западе, каким-то особым чувством справедливости?… Только нам свойственно сверхсопереживание с жертвой преступления, униженной, растоптанной, незнакомой, но близкой и родной?… Или это от беззащитности, пессимизма и безнадежности, отсутствия веры в силу Закона?
Арнаутский поймал себя на мысли, что, рассуждая обо всем этом, он, законник, правда еще молодой и не имеющий пока большого опыта, но даже он, юрист-практик, не знает, как совместить гармонично закон и мораль, возмездие и справедливость, гуманизм и общественное мнение о преступности, права человека и права людей.
«Каламбур какой-то получился!» — подумал он. — «Впрочем, говоря о криминальном, под правами человека подразумевают права подсудимого, а под правами людей — права более широкого круга пострадавших, интересы которых, вроде бы, должно представлять государство в лице прокурора, однако делается это зачастую не так квалифицированно, настойчиво и убедительно, как хотелось бы. Вот и не выдерживает обвинение публичного разбирательства.» Что остается потерпевшему, размышлял Арнаутский, — смириться с фактом судебного вердикта либо так и пребывать в состоянии оскорбленного чувства справедливости, подогревая и возбуждая себя. А если второе?..
