Со своего места ей открывалась кровать — беспорядочное нагромождение подушек и одеял. Вдвое больше обыкновенной двойной кровати, она казалась Марисале самым идеальным местом для страстной любви.
С другой стороны стоял гардероб благородного темно-коричневого дерева. У окна — несколько тренажеров.
Занавески прикрыты; сквозь них пробивается лишь один ярко-оранжевый луч заходящего солнца.
«Будь как дома».
Разумеется, Лайам не имел в виду, что она может смело идти к нему в спальню и ложиться на кровать. Однако Марисала так и сделала. Уткнувшись носом в подушку, она вдохнула его запах, затем подняла голову.
С этой точки спальня выглядела еще красивее.
На элегантном столике возле кровати Марисала увидела радиочасы и потянулась к ним, чтобы включить.
Она уже час искала в доме радио.
Ей казалось, что в квартире Лайама слишком тихо.
В гостиной стояла новейшая электронная система, с которой Марисала не умела обращаться. Она смогла включить только телевизор — но телевизор надоел ей еще дома. Ей хотелось наполнить дом музыкой: эта анфилада пустых и тихих комнат действовала на нее угнетающе. Сколько комнат нужно одинокому человеку? В этой квартире их восемь, не считая трех ванных. Трех! Скажите на милость, зачем столько комнат одинокому мужчине?
А Марисала не сомневалась, что Лайам одинок. Во всей квартире она не обнаружила ни малейших признаков присутствия женщины.
Спальню наполнили звуки джаза. Марисала крутила ручку дальше, ища какую-нибудь испаноязычную радиостанцию. Услышав знакомый ритм, она удовлетворенно откинулась на подушку.
Да, спальня у него что надо.
Только самого его не хватает.
Лайам хочет ее. Матерь Божья, он ее хочет! Одна эта мысль едва не заставила Марисалу громко расхохотаться. Однако это правда. В его глазах она прочла желание.
Нет, она его больше не любит. Их разделяют долгие годы… и страшные события.
Но любовь и желание — вовсе не одно и то же! Любовь — сложное и слишком часто мучительное чувство. Вот жар минутной страсти — совсем другое дело.
Тем более, что Лайам Бартлетт — самый сексуальный мужчина, какого ей случалось видеть. Она готова была поклясться, что второго такого нет во всем мире!
И Марисала оказалась с ним в одной квартире!
Насколько она поняла, в это время года квартиру в Бостоне найти нелегко. Она задержится здесь на несколько дней — а, если повезет, и на несколько недель…
И рано или поздно огонь, который она заметила в глазах Лайама, охватит их обоих.
И чем скорее, тем лучше, подумала Марисала.
Она встала с постели и подошла к гардеробу. Пушистый голубой ковер приятно ласкал босые ноги, а дерево шкафа казалось на ощупь мягким, как шелк.
На одной из полок она увидела фотографии. В середине стояла свадебная: в женихе Марисала узнала Кэла — брата Лайама. Сводного брата, вспомнила она. Смуглый, черноволосый и убийственно серьезный, Кэл не напоминал брата ничем, за исключением таких же удивительных синих глаз. На фотографии он не сводил взгляда с невесты, и в уголках его губ играла легкая улыбка.
Марисала поставила фотографию на место — и в этот миг ее привлекло фото Лайама верхом. Матерь Божья, да ему здесь не больше семнадцати лет! Совсем мальчик — но какой красивый! Он откинулся назад и хохочет во все горло, ковбойская шляпа лихо сбита на затылок. Позади виднеются вершины величественных гор. Марисала догадалась, что перед ней — Монтана, ранчо Кэла. Тогда, в джунглях, Лайам не раз восторженно описывал ей на двух языках красоту своих родных мест…
Поколебавшись, Марисала открыла верхний ящик гардероба. Она знала, что поступает дурно, но не могла остановиться.
В ящике лежали майки, трусы и носки всех цветов. Марисала хихикнула и поспешно задвинула ящик.
«Будь как дома» еще не значит «Ройся в моем белье», — сказала она себе.
Марисала подошла к столику и выключила радио. Ей не следовало приходить сюда без приглашения. Но Марисала надеялась, что скоро, очень скоро ее сюда пригласят…
В этот миг она заметила на столике сборник повестей Сэлинджера. «Выше стропила, плотники». Лайам рассказывал, что Сэлинджер — его любимый писатель, а эту повесть он перечитывает всегда, когда становится тяжело на сердце.
