— Я закончила, — неожиданно перебила мужчин персиянка на столичном туркане. — Он повторяется. Мысли по третьему кругу. Я дважды перепроверилась…
А Нурислан в этот момент с ужасом понял, что менталистом был не лысый здоровяк, которому, даже судя по его роже, таковое действительно было не по чину.
Менталистом была эта персиянка, которую до самого города именно поэтому и гнали слуги Шаха, бесславно закончившие свой путь на базарной площади (судя по всему).
Кстати, если это так, то это во многом объясняло некоторые вопросы взаимоотношений с «коллегами» из Ирана: если девка имела возможность видеть мысли напрямую…
Простак-Хуссейн, конечно, и партнёром, и противником был достойным. Но некоторые его крайне нестандартные ходы и решения теперь получали твёрдое и разумное объяснение: он просто з н а л, о чём думали его собеседники.
В какой-то отчаянной досаде Нурислан взделся на ноги малоизвестным обычным людям прогибом со спины. Это ему бы никак не помогло со здоровяком, но лежать и ничего не делать было невыносимо.
Ноги ему оставили несвязанными. Оттого он с удовольствием и с оттяжкой врезал подъёмом стопы между ног пуштуну.
Старый дед, на удивление, на редкость живо скрутился вдоль воображаемой вертикальной линии и хороший удар бессильно пришёлся вскользь по бедру.
Старик-пуштун отмахнулся на противоходе длинным кинжалом, зацепив горло Нурислана лишь самым кончиком. Разваливая, впрочем, трахею; перерезая крупную артерию.
— Как всегда, шайтан! — это были последние слова старейшины-пашто, которые уловило затухающее сознание Нурислана.
Сразу после смерти Нурислана.
— Чего кипятишься? — деликатно посмеиваясь, пытаюсь успокоить Актара, мечущегося внутри шатра от стойки к стойке, как хорёк в курятнике. — Разия всё успела! Знания его у нас, а больше с него и взять нечего.
Разия в этот момент, демонстративно заткнув уши кусочками войлока, какой-то сверхбыстрой скорописью заносит всё «считанное» ею, мелом, на письменные дощечки (заботливо подсовываемые ей со стороны Алтынай).
— Слишком легко ушёл. — Выдаёт через какое-то время Актар, сопя, словно чайник. — Я должен был его сам, своей рукой, в назидание всем подобным… — окончание мысли от него ускользает; и он несколько раз машет рукой в воздухе, как рыба открывая и закрывая рот.
— Так ты его и… гхм… сделал сам, своей рукой. Всё, как и хотел, — напоминаю. — Или ты жаждал, чтоб он напоследок ещё помучился?
— Мне нет радости в пустых чужих страданиях, — хмуро бормочет пуштун. — Но это не отменяет необходимости уроков в назидание всем, подобным ему. А так, его смерть пропала втуне. Для пользы общего дела.
— Пошли пройдёмся, — киваю на выход, чтоб не мешать девочкам.
Я уже заметил, что талант Разии подобен слуху человека: чем больше и ярче размышления и эмоции окружающих её людей, тем ей труднее сосредоточиться на собственных мыслях.
А Актар сейчас думает слишком «громко» даже для меня.
— Пошли, — выдыхает он и, подогреваемый парами разрушенных ожиданий, первым устремляется наружу.
Догоняю его только на самом краю стоянки, метров через четыреста. Под ногами расстилается смесь камней и редкой, едва пробивающейся сквозь гравий, травы. Чуть впереди бурлит ручей, называемый местными громким словом «река».
— Говори, что хотел, — ворчит Актар, устраиваясь на одном из валунов и глубоко вдыхая воздух для успокоения. — Учи меня давай…
— Твоя проницательность всегда удивляет, — искренне улыбаюсь. — Как догадался?
— Давно живу… Вокруг себя смотреть не разучился. Каждый раз, когда я в бешенстве, а ты предлагаешь выйти, ты потом меня чему-то учишь, — ехидно делится наблюдениями Актар. — Потому что не хочешь ронять уважение ко мне со стороны окружающих. Это не один же раз так, вернее, не первый. Так что хотел сказать?
— Теперь даже не знаю, начинать ли, — веселюсь в ответ. — Я и не предполагал, что ты настолько вглубь видишь меня.
— А стариков вообще часто недооценивают, — делится явно наболевшим Актар. — Особенно молодые и умные, те, кто получил образование. Такие люди почему-то считают, что за пару лет своей книжной науки они поняли что-то такое об этой жизни, чего старики, живущие в три раза дольше, за весь этот срок не постигли. Молодым и в голову не приходит, что старики тоже могут в чём-то всю жизнь упражняться. И что эта ваша новая гимнастика, которой занимаются по утрам стражники, бывает не только для тела, а и для ума. — Он окидывает меня довольным взглядом. — Давай, вещай. Я уже успокоился. Могу слушать спокойно.
