— Захаров — дундук. И дом у него — ерунда…
— Ерунда, конечно… — как могла утешила Соня.
Но Боря, кажется, не успокоился. Сбился с ритма, занервничал и поплатился за черные мысли: когда в очередной раз кулон попал ему в рот, Боря, желая еще раз подчеркнуть, каким идиотом был уехавший Захаров, сомкнул дорогую челюсть и… откусил цепочку Сони. Побледнел, схватился пухлыми ладонями за щеки и ссадил с себя разочарованную девушку. Отвалился набок, словно именно сейчас появилась у него от новоиспеченной любовницы страшная тайна, и выплюнул на ладонь Сонин кулон вместе с кусочком фарфорового зуба. Сонька зажала ладонью рот, то ли от ужаса, то ли из боязни рассмеяться, а Боря долго рассматривал содержимое ладони. И без того печальные глаза миллионера наполнились слезами.
— Дурной это знак… Венера… Венера… Венера в семнадцатом Доме Луны. Опасность от женщины-скорпиона, — прошептал Боря.
Соня пожала плечами и мысленно вычеркнула Борюсика из списка любовников — трусоват для нее. Она садится на край гигантской кровати с противоположной стороны и рассматривает кривизну стен, прикладывает ладонь к серой цементной поверхности, которая вот-вот должна украситься пресловутыми розочками и завитушками.
— Шесть мешков гипса, — прикидывает Соня.
Схватив обкусанный карандаш, она производит таинственные вычисления на оборотной стороне договора.
— Маловато…
— А позавчера игуана умерла, — неожиданно произносит Боря.
Соня в недоумении оборачивается:
— Кто? Гипс еще надо докупить. Боря, ты меня слышишь?
— Девочка моя, игуана, — полным нежности голосом говорит Борюсик.
Соня фыркает. Ей нельзя давать пищу для злой шутки, так как это вторая, настоящая страсть ее жизни — после хорошего секса, конечно. Но Боря невольно дал повод, и она не смогла сдержаться:
— Это ты жену так ласково кличешь?
— Злая ты, все вы, скорпионы, такие.
— Та-а-к… не до гипса нам. О, вдовы, все вы таковы…
— Настоящая игуана. Брателло из Бразилии привез. Жила у меня два года, Гуней звали. А домработница ее ненавидела. Воды ей не давала и кормила сельдереем.
Соня похлопывает Борюсика по пухлому животу.
— Лучше бы она тебя кормила сельдереем.
Но Боря, не оценив иронии, сбрасывает Сонину мозолистую ладонь.
— А ей, оказывается, нужны были живые…
— Что, люди?!! — кричит Соня с наигранным ужасом.
— Дура ты. Мыши, как минимум. И очень много воды. В общем, позавчера она засохла. Маленькая такая стала…
Соня наконец искренне заинтересовалась судьбой игуаны:
— Прямо так сразу?
— Вмиг. Представляешь?
— Нет, правда?
— Мамой клянусь.
— Сдай таксидермисту, — советует Соня.
Боря уже предчувствует каверзу и потому заранее напрягается:
— Кому?
— На чучело, — спокойно объясняет Соня.
— Тебя на чучело! Она мой единственный друг была. У нас с ней по зодиаку полный альянс. Смотрела на меня и не мигала, а то как прыгнет!..
Боря, вздохнув тяжко, скорбно замолкает. Кажется, что он вот-вот заплачет, а Соня глядит на него и не может поверить, что это он всерьез — безутешно скорбит по какой-то там ящерице. Сама она никогда особенно не любила животных. Времени не хватало умиляться дочкиным попугайчикам, хомякам и кошкам. Тем более что животные чередовались в затейливой последовательности: убегали, улетали, простужались, и даже, бывало, съедали друг друга. И в итоге тоже умирали. Лерка, как и мать, относилась к этому круговороту живности в природе мудро — поплачет и забудет.
Возможно, поэтому Борюсиковы стенания над безвременно почившей игуаной несколько смутили Соню. Может, она совсем огрубела, одичала от безумной своей, петляющей жизни? Взглянув на часы мобильного телефона, она охает и начинает торопливо одеваться.
— Игуана моя, — стонет Боря. — Гунечка.
— Да ты рептилиофил.
— Кто?
— Дед Пихто, — вздыхает Соня. — Проблем у тебя нет, Боря. Заведи себе козу.
— Сама ты коза. Не к добру все это. Плохие знаки… Похоронить ее, что ли…
— Конечно, поближе к знаменитостям, — язвит Соня.
Боря грубо берет ее за плечо, разворачивает к себе.
— Прекрати с этим шутить, поняла? Циничная ты, поняла? Прораб!
— А кто же я? Конечно, прораб, — она льнет к нему с наигранной страстью. — Я твой прораб.
