Эти сведения могут оказаться полезными для американской полиции, когда они с Сьюсан отсюда уберутся.
И Леонидас уйдет из этой жизни, которую ему навязали. Он вернется в тот мир, который не собирался покидать.
— Как только пресса узнает, что ты жив, они накинутся на нас подобно саранче, — невозмутимо заметила Сьюсан, в очередной раз поразив его перевоплощением из милой маленькой принцессы, которую он смутно помнил, в энергичную женщину. Они вышли из селения и спустились вниз с горы, где их ждал проводник в заляпанном грязью грузовичке. — Если они разузнают, что тебя держали здесь, это само по себе плохо. Но намного хуже то, что ты потерял память, забыл, кто ты, и считал себя…
— Не произноси слово «бог», — предостерег ее он, когда они подошли к автомобилю. — Особенно если есть хоть малейшая возможность того, что кто-то тебя услышит.
— Мы не можем позволить, чтобы тебя видели слабым, — сказала ему она и, едва кивнув поджидавшему их мужчине, перевела внимательный взгляд голубых глаз на Леонидаса. — Иначе неприятных последствий нам не избежать.
Она произнесла это так, как мог бы сказать кто-нибудь из кровожадных Бетанкуров, а не робкая школьница, которую он вспомнил. Пока он сидел в заточении, будто букашка в янтаре, она жила среди его семьи, с их интригами и перебранками.
Нравится ли ему, что она больше не девочка с наивными глазами в необъятном белом платье? Он не мог понять. Но одно ему ясно: он хочет того, что пропустил. Хочет Сьюсан. Хочет проводить с ней время, хочет понять, что творится в ее очаровательной головке. И еще больше хочет получше изучить ее восхитительное тело.
Он хочет возместить потерянные четыре года. Хочет вычистить из головы все тени своей «божественной» жизни раз и навсегда. Он хочет почувствовать себя таким же неуязвимым и сильным, каким был до того, как самолет рухнул вниз, или когда был Графом и знал свое место в мире.
Он хотел уверенности. Он начнет жизнь со своей женой. Она нашла его, пришла за ним, и она замужем за ним.
Но первое, что ему предстоит, — это сыграть роль воскресшего Лазаря.
Прошло три недели. Леонидас находился в Риме.
Офисы «Бетанкур корпорейшн», сияющие хромированной сталью, располагались в историческом здании деловой части древнего города. Леонидас видел свое отражение в стекле гигантских окон — окна составляли целую стену его обширного кабинета, а у его ног раскинулся Рим. Он помнил этот вид ровно столько, сколько помнил компанию за все те годы, что провел здесь, управляя семейным бизнесом.
Но вот чего он совершенно не мог вспомнить, — так это человека, который был здесь четыре года назад, то есть себя.
Кем он является сейчас, он знает. Помнит прошлое, помнит детство, жестокие побои — таким образом отец готовил его к жизни наследника Бетанкуров. Мать как-то сказала ему, что поскольку все это ее не касалось напрямик, то она и не защищала его от неистового деспота отца. С нее было вполне достаточно, что она родила сына для продолжения рода.
— Твой отец — это твои трудности, — заявила она.
И он справлялся сам. А хотел ли Леонидас всего того, что переходило к нему как к наследнику Бетанкуров, не имело значения. О его желаниях никто не спрашивал. Матери было все равно, как с ним обходится отец. И Леонидасу ничего не оставалось, как стать тем, кем его хотели видеть.
Он вспомнил все. Ребенка, который переставал плакать, когда понимал, что никто ему не поможет. Юношу, который не решался преступить границы дозволенного, потому что последствия того не стоили, да и бесполезно было проявлять непокорность. Он вошел во взрослую жизнь, следуя диктату отца. И тут отец умер — Леонидас считал, что от собственного злобного характера, хотя медицинские светила заявили, что от аневризмы.
Он помнил все.
Леонидас знал, что если он обернется и посмотрит в зеркало, то увидит себя прежнего, несмотря на шрамы — свидетельства ужасной катастрофы. Его костюмы, сшитые на заказ, были доставлены из Милана и подогнаны по фигуре уже дома. Он носил кожаные туфли ручной работы. Волосы были подстрижены так, как он всегда носил: коротко, напоминая военную прическу, словно он готов отправиться на войну.
