Выложив свои новые доводы, Дядьков раскланялся, заверив, что с нетерпением будет ждать очередной весточки от следователя, и, подписав протокол допроса, вышел, аккуратно притворив за собой дверь. А Глазова осталась в кабинете один на один с толстым томом уголовного дела. Вздохнула и начала не торопясь по своему обыкновению листать уже достаточно потертые страницы, пытаясь найти в них зацепку, нащупать слабое звено в позиции Дядькова.
Надо ли говорить, что за схваткой следователя Глазовой и начальника автопредприятия Дядькова с напряжением следили сотни людей. И все они делали для себя выводы, все получали урок на всю жизнь. И от того, кто победит, зависело, разочаруются они, навсегда уверовав в возможность безнаказанности, или же, наоборот, воспрянут, еще раз убедятся, насколько сильны правда, справедливость, порядочность. Кто победит? Достаточно ли сильно правосудие? Так ли уж могуществен Дядьков? Правда ли, что у него такие покровители, которых не одолеет ни один следователь? Может, и в самом деле законы писаны для кого угодно, но только не для него?
Попробуем поближе, попристальнее взглянуть на преступника, Дядькова Бориса Ивановича. В своем кабинете он бывал обычно подчеркнуто деловит, создавал впечатление, что каждый новый посетитель, телефонный звонок, просьба подчиненных отрывали его от важного дела в самый решающий момент и он никак не мог к нему приступить.
Однако, оставшись в кабинете один, преображался. Становился расслабленным, взгляд его вяло блуждал по бумагам, соскальзывал со стола, упирался в окно, рука непроизвольно тянулась к телефону — любил Дядьков переброситься словцом-другим с приятелями. Те чувствовали себя польщенными, предлагали встретиться в хорошем месте, где их уже ждут, где все приготовлено и дело только за тем, чтобы Борис Иванович уважил и согласился скоротать с ними вечерок. Дядьков обычно не разочаровывал, не огорчал приятелей и, подумав, попричитав, все-таки давал согласие. Свои деньги тратить не любил, приятели знали об этой его маленькой слабости и охотно прощали Борису Ивановичу прижимистость, тем более что он мог подсобить с запчастями, грузовичок по надобности устроить, машину поставить в гараж на ремонт, а оплату опять же принимал натурой где-нибудь в хорошем месте свободным вечерком...
Были у Дядькова и деловые качества. Умел он организовать работу, этого не отнимешь. Но больше криком, давлением, приказом. Возникающие конфликты Дядьков гасить не умел, вольно или невольно еще больше распалял людей, нагнетал страсти. Обиженные не чувствовали удовлетворения от его вмешательства, обидчики понимали — можно откупиться. И все шло как прежде.
Чем это можно объяснить? Не было духовной культуры, которая бы позволила Дядькову понять человека, принять сторону правого, объяснить заблуждения неправому. И доброжелательности, как-то окупающей недостаток духовности, тоже у него не было. Он являл собой типичный пример жесткого руководителя, который больше полагался на свои административные права, нежели на доводы разума. Во взаимоотношениях подчиненных его интересовала только субординация. Главное — чтоб беспрекословно подчинялся тот, кому положено подчиняться. Остальное, полагал Дядьков, приложится.
Но там, где все сводится только к подчиненности, неизбежно будут и ссоры и жалобы. Этого добра в хозяйстве Дядькова всегда хватало. И все-таки руководителем он считался неплохим. Были и промахи — их объясняли молодостью. Кроме того, Дядьков умел покаяться в грехах и заверить начальство, что приложит все силы, опыт, еще что-то и исправит упущение. Действительно, упущения исправлял. Правда, при этом допускал новые, но начальство знало: стоит Дядькову указать, исправит и новые. Человек он исполнительный, а тщеславие не позволяло ему плестись в хвосте родственных предприятий.
Соседи знали, что Дядьков не всегда ночует дома, но жена молчала. Когда после наезда выплыли деликатные подробности, жена опять решила отложить выяснение отношений с мужем до лучших времен.
— Сильным этого человека не назовешь, — говорит Тамара Васильевна Глазова. — То, что он проделал, шло не от силы, а от отчаяния. В глубине души Дядьков понимал безнадежность затеянной авантюры, но уже не мог остановиться. Что им двигало? Прежде всего страх. Он боялся лишиться должности, привычных благ, положения, приятелей, приятельниц. Кроме того, не мог допустить даже в мыслях, что его, руководителя пусть небольшого предприятия, но все-таки известного в районе человека, вот так возьмут да и на скамью подсудимых посадят. Не верил, что так может быть. И потому полагал, что просто обязан делать все, чтобы этого не случилось. Ход мышления довольно своеобразен: вы, дескать, не на меня покушаетесь, а на авторитет руководителя. Вот так! И все свои действия во время следствия он считал даже необходимыми.
