Бедняга Тадеуш. У него семья, наверное, может, даже дети есть – сидят сейчас дома голодные. А может, пожилые родители, или беременная жена. Беременным ведь нельзя без белковой пищи, это я вам как врач говорю.
Стоп. А я врач?..
Я отрешенно смотрела на сложенные у стены мешки с морковью, по которым шмыгали две упитанные крысы. А может, память потихоньку возвращается?..
— Что вам угодно, госпожа? Госпожа!
Я вздрогнула – ну, не привыкла я к «госпожам» их этим! – только когда окликнули в самое ухо. Слева стоял мальчишка в белой поварской рубахе и косынке, глядя на меня снизу вверх. В руках он держал здоровущий чан с горохом, который я машинально подхватила с другой стороны.
— Да я сам, – начал, было, мальчик, но материнский инстинкт решительно запретил позволять ребенку таскать тяжести, и я уперлась.
— Куда нести-то?
— Что вы, госпожа…
— Слушай, не начинай вот этого, – попросила я. – И без «госпожи», идет?
Мальчик потянул горох на себя.
— Вам тяжело будет, я сам.
— Это тебе тяжело будет, а вдвоем легче. Так куда нести-то?
— Туда, – сдался поваренок, во взгляде которого ясно виделся привычный мир, перевернутый вверх тормашками. Я улыбнулась.
— Не боись, в обморок не падаю. – Вдвоем мы водрузили чан на полку. – У тебя спина еще не болит?
Мальчик передернул худыми плечами.
— Да с чего бы ей.
— Он больше тебя весит, горох этот.
— Да уж, не больше! – фыркнул он, и тут же спохватился: – Госпожа…
— Да не госпожа я!
— Ладно-ладно, – миролюбиво согласился мальчик. – Не госпожа, так не госпожа, это как вам, госпожа, угодно будет.
Я едва не зарычала.
— А где Растмиллу найти, не знаешь?
— Она в бане работает, госпожа.
Поняв, что еще одной «госпожи» моя психика не вынесет, я поблагодарила и шмыгнула сквозь кухню в следующее помещение, оказавшееся коридорчиком с узенькой крутой лестницей в окончании, которая привела меня в винный погреб.
Так, здесь делать нечего.
Вернувшись на кухню, я принялась искать акведук. Откуда-то же они берут воду. Вода должна быть рядом с местом приготовления пищи. Логично? Логично. У меня уже созрел хитрый план вытащить Тадеуша и смотаться через акведук – наиболее слабое место любого фортификационного укрепления. Надо бы у него уточнить, хорошо ли он плавает, или совсем воды боится?..
Дольгар уехал по делам, и никто не ущемлял свободу моего передвижения. Охрана знала, что я все равно из замка никуда не денусь, слугам, по большому счету, было пофигу, ходит вокруг них кто-то, или нет. Все были при деле, все выполняли свою работу. Лично я чувствовала себя ущербным существом, и казалось, что я всем мешаю, но я знала, что это ощущение ошибочно. Сунувшись, было, в тюремный подвал и передумав с полдороги – все равно к пленнику меня не пустят, зачем Дольгару лишний раз рисковать, – я поднялась на верхушку донжона и вскарабкалась на зубец башни, свесив ноги и греясь на слабом осеннем солнышке.
Я должна описывать красоты ландшафта, захватывающую дух панораму, поля и перелески, которые отсюда как на ладони?.. Извините. Это все, конечно, в самом деле, красиво, но не в этот раз восхищаться. Мои мысли были прочно заняты зеленоглазым человеком, родное тепло чьей руки я ощущала до сих пор, оно явилось из сна. Я машинально теребила собственный палец, где осталась узкая светлая полоска от колечка. Может, это он подарил мне его?.. Кто же он? Почему я не вижу лица?..
Я ловила свою память неясными обрывками, и они ускользали прежде, чем успевали оформиться во что-то четкое и осознанное. Мысли были прерваны не то, чтобы радостным и приятным, появлением Ришцена.
Он тяжело поднялся по деревянной лесенке и просунул встрепанную светло-рыжую голову в люк.
— Скучаете, княжна?
— Без тебя-то? Безмерно, – фыркнула я, отворачиваясь. По дороге, серой тесьмой петлявшей меж скал, ехали всадники, человек двенадцать. Отсюда они казались малюсенькими и будто бы еле тащились. Дольгар возвращался домой. Ришцен обиженно надулся, как пятилетний ребенок.
— Вы все шутки шутите, княжна. А я б, с вашего позволения, по-простому, по-людски. Я, простите, княжна, глуповат для шутков-то таких.
