– Насмерть? – ужаснулась Надежда.
– Слава богу, нет, не то Валентину бы посадили! – вздохнула Таисия Михайловна. – Там, понимаешь, этаж всего третий был, хотя и с третьего можно так навернуться, что шею сломаешь. А тут внизу оказался магазин, маркизы на окнах висели. В общем, шлепнулась девчонка на эти маркизы, спружинила, подскочила, как мячик, да и вывалилась прямо на тротуар. И даже ничего себе не сломала, только ободралась, конечно, об асфальт сильно. Понятно, шум, гам, «Скорая», полиция. А пока суд да дело, муженек-то Валентинин и сбежал, оставил ее одну со всем этим безобразием разбираться. Хорошо, девчонка в сознании была, сказала, что случайно из окна выпала, Валю хоть в полицию не забрали. Как она домой добралась – не помнит, а там муженек ее уже во всеоружии. «Я, – говорит, – тебе никогда не прощу, что ты мою карьеру порушила. Теперь, – говорит, – после такого скандала меня никуда преподавать не возьмут, а все ты…»
– Гад какой! – не выдержала Надежда.
– Точно, – согласилась старушка. – А Валя тогда собрала вещи и рванула домой, в Плесков. Дома отошла маленько, привели мы ее в чувство. Месяц прошел, она и говорит: «Не вернусь в город, хоть убейте! Не могу ничего там видеть! А о муже и думать не могу!» Уволилась с работы, заявление им по почте послала, они ей трудовую книжку выслали. С тех пор так и жила в Плескове, на бензоколонке работала. Квартиру этому подлецу оставила! Даже на алименты не подавала. И Верочку на свою фамилию перевела! Как тебе такая история?
– Душераздирающе! – честно ответила Надежда. – Это уже правда какой-то монстр оказался, а не муж.
– Ты слушай дальше, – многообещающе улыбнулась Таисия Михайловна, – что с Верой-то случилось. Окончила, значит, она школу, потом институт, устроилась в музей работать в Плескове. У нас ведь город старый, много церквей, музей хороший – иконы там разные, ценные вещи, картины. В большой город не уезжала, потому что Валя болеть стала сильно. И то сказать, от такой жизни заболеешь. Вот время идет, а у нее все никого нет. Потом нашла себе. Не знаю, где они познакомились: то ли он приехал к нам летом отдыхать, то ли она куда ездила, пока мать окончательно не слегла. В общем, любовь у них получилась. Мать ее Валентина как поглядела на него – сразу против этого брака выступила. Потому как жених Верин такой уж раскрасавец, такой собой интересный – глаз не отвести. А уж она знала, что с таким человеком ничего хорошего в семейной жизни не получится. Так разве дети матерей слушают?
– Верно, – поддакнула Надежда. – И что же случилось? Этот тоже гулять начал?
– Да если бы только гулять, – вздохнула Таисия Михайловна. – Этот вообще какой-то шалопай оказался. И жулик. Я тебе честно скажу: о Вале-то я из первых рук все знала, подруги мы с ней давние. А о Верочке только слухи всякие ходили. Болтали разное: не то муж ее в казино деньги проигрывает, не то на бирже играет, не то просто мошенничает. И деньги она занимала по всем знакомым, чтобы за него отдать, и вещи свои продавала. Валя-то к этому времени умерла уже, не дожила до такого срама. И бросал Веру ее муженек, уедет – и нет его. А потом вернется, уболтает ее, улестит – снова она его примет. Так и тянулось у них, пока он квартиру ее не продал.
– Как это? – удивилась Надежда.
– А вот так. Проиграл большие деньги, она и подписала бумаги. А как только отдал деньги, так и слинял из Плескова. Куда Вере деться? Решила она новую жизнь начинать, уволилась из музея, приехала сюда и сразу ко мне: «Помоги, тетя Тася!» Тут как раз у Зины квартира освободилась, я и посодействовала. Может, хоть теперь Верочке повезет.
«Сомневаюсь», – подумала Надежда, но вслух ничего не сказала и стала прощаться. Таисия Михайловна отпустила ее с миром: наговорилась от души.
Выйдя на улицу, Надежда Николаевна взглянула на часы и охнула. Просидела у старухи без малого два часа, а что узнала? Только то, что ее новая соседка, как и ее мать, была несчастлива в браке. И что в этом необычного? Тысячи женщин могут сказать о себе то же самое. И кого, по большому счету, это волнует?
