Кстати, именно перед поездкой в Псков Тимоха окончательно поверил моему обещанию к лету с честью отпустить его на все четыре стороны. Да и как тут не поверить, когда хозяин-барин тут же, едва получив от вороватого купчины мешок с деньгой и выйдя с ним на улицу, вручает пять золотых монет. Я специально выбрал разные, посимпатичнее и чтоб на обороте каждой непременно роза.
Красиво, что и говорить.
Простодушный Тимоха так мне и сказал. А потом протянул их обратно. Думал, я ему дал их полюбоваться. На время. Битых полчаса втолковывал обалдую, что это – оплата, и деньги эти – его, а он все равно отказывался. Мол, и так верит, но пусть они пока побудут у меня, а то до Дона не дотянут.
И снова я втолковывал, что перед отъездом дам ему еще столько же, а эти – в счет платы за службу. Не даром же он будет торчать при мне почти до августа. Да и мало ли что со мной может случиться, так чтоб деньга имелась. Взял.
– Отслужу, княже. Как бог свят, отслужу, – буркнул неловко и тут же отвернулся, пряча глаза.
Я не мешал, сделав вид, что ничего не замечаю. Мало ли, глаза у человека заслезились, вот он их и вытирает – мороз на улице, так что обычное дело. Чего уж там – щепетилен народ на Руси до денег. Я, между прочим, тоже очень долго обдумывал, под каким соусом поднести Воротынскому свою просьбу. Подарки-то надо вручать от его имени, поэтому хочешь не хочешь, а в известность Михайлу Ивановича поставить надо.
«Согласится или нет?» – терзался я в догадках.
Как ни крути, а я тем самым его унижаю. Пускай и косвенно, намеком, но даю понять, что, мол, нищий ты, князь-батюшка, так я подарки и сам куплю да от твоего имени вручу. А вдруг гордыня обуяет? Да настолько, что он не просто откажет, но еще и разругается со мной. Вчистую. Характер-то горячий, а гонору столько – любой шляхтич обзавидуется.
Решил поначалу попросить его оказать мне другую услугу. Мол, поскольку я плохо разбираюсь в оружии, так ты, Михайла Иванович, подсоби выбрать на Пожаре что получше. Все ж таки путь неблизкий, больше шести сотен верст. Глухих мест по дороге – тьма-тьмущая. Если сабля окажется плохой или кольчуга некрепкой – пиши пропало. Ну а когда придем в торговые ряды, то я его уболтаю помимо оружия и на подарки родне.
Однако получилось не совсем так, как я предполагал. Воротынский поступил иначе. То есть он был настолько рад хоть чем-то расплатиться за всю работу, которую я для него делаю – предоставленный кров и хлеб-соль он не считал, – что потащил меня не на Пожар, а к себе в кладовую. Оказывается, у него этого добра – взвод можно вооружить, да и то если экипировать его полностью. А если частично, то есть забыть о наколенниках, наручах и прочих мелочах – и вовсе хватит на два.
Подбирал амуницию исключительно он сам – десятник Пантелеймон, который должен был возглавить небольшой отряд по моему сопровождению, только держал факел в руке и время от времени крякал. Правда, я заметил, что Воротынский к этому кряканью относился с должным пиететом. Во всяком случае, ни разу князь не остановил своего выбора на том или ином, если предварительно не слышал одобрительного кряхтенья старого десятника.
Едва мы зашли в кладовую, как я сразу понял, в чем заключается главное, и единственное, хобби Михайлы Ивановича. Да вот же оно – кругом развешано и разложено. Все в строгом порядке, как в каком-нибудь ружпарке. Шлемы – отдельно, причем вплоть до конфигурации: старые шеломы – слева, в центре – шишаки с высоким навершием, справа – ерихонки, а дальше, в самом уголке, мисюрки. Начищены – хоть сейчас на строевой смотр. Может, и есть где пятнышки ржавчинки, но только если старательно поискать.
Мне Воротынский подобрал самый лучший из всех. Не буду вдаваться в технические подробности и с надменным видом знатока расписывать, что тулея и венец выкованы из цельного куска, навершие в виде глухой трубки привинчено отдельно, незаметно переходя в тулею с неглубокими витыми долами, а сам венец…
Думается, и вам такое обилие моих познаний ни к чему и мне утомительно делать сноски, дабы расшифровать, что есть что. Потому буду краток – красивый шлем. Особенно серебряный ободок по нижнему краю. Тут тебе и орнамент из трав, а на висках два парящих сокола. Или орла. А может, беркута. По краю наушей тоже ободок из серебра, но уже без рисунка. Словом, красивый. Наносник, правда, глухой, то есть не откидывается, зато перед боем не забуду опустить.
