Хмурым ветреным утром в саду встретилась хозяйка. Смущённо, но решительно она сказала, чтобы я забирала сурка. Сама бы она ничего, но муж ругается и что ни день, то у них скандалы.
Мы стояли у клетки. Она говорила вполголоса, потому что её муж, с утра подвыпивший, сидел неподалёку на траве. Быстро темнело, казалось, идёт буря. Кролики в сырых неубранных ящиках, затянутых сеткой, вели себя так тихо, будто и они опасались неприятностей.
Я открыла дверцу. Агаша полезла ко мне, но тут же вздрогнула: обломилась и рухнула в малинник ветка.
Хозяин поднимался, перехватывая руками по стволу берёзы, жена затравленно следила за ним. У неё были землистые щёки и спёкшиеся губы измученного человека.
Начинался ливень. Хозяйка побежала к дому.
В сторожке стояли сумерки. Я заперла дверь на засов, спустила Агашу. Посреди комнаты она с тревогой прислушивалась, как молотит по крыше. Я тихо окликнула её:
- Агаша!
Она косолапо шагнула, я взяла её на руки, села у окна.
Перед окном тянулись провода. По одному, низко обвисшему, изъеденному ржавчиной проводу бежала, обрывалась свинцовая капля. Вот полетела, следом натекает, копится другая, и опять с неприятным чувством ждёшь.
Агаша сидела неподвижно. Я нагнулась, чтобы узнать, куда она уставилась, а она подняла глаза, посмотрела на меня серьёзно...
Оказалось, она тоже следила за каплей. С верхнего угла окошка вела взглядом вдоль провода, ждала и косилась на широкий лист крапивы, куда капля должна упасть.
Я оперлась подбородком на тёплую Агашину голову, глубоко вобрала запах её меха.
Так мы сидели, слушая, как затихает дождь, и переезд в тридцатиградусную жару в город, и путёвка, использованная наполовину, - всё было пустяком и не имело теперь значения.
СВОЯ НОША НЕ ТЯНЕТ
- Пойми, - сказал Тарик, - я никогда не уезжал в такой панике.
- Да понимаю, - сказала я, - но как ты себе представляешь? Чтобы я каждый день ездила, да копалась до ночи, да обратно, а утром мне работать?
- Не обязательно каждый день. Володька же остаётся. Если он будет знать, что ты можешь приехать, - это одно. А без контроля сама знаешь... Мику с Фенькой я забираю, так что медведей не будет. Собаки едут все - этих тоже не будет.
- А корм?
- Ты видела, где у меня рыба и мясо хранятся. И овощи. Овощи обязательно мыть. Морковь вдоль нарезать, свеклу - помельче, у косулёнка рот узкий. Серёже рыбу тоже мыть...
- О Серёже можешь не рассказывать. Волкам по два кило?
- Обязательно. Следи, чтобы свою норму каждый получал. А в общем, слушай. Ничего не надо. Последи, чтоб Володька... Теперь насчёт ключей... Алло, ты дома? Я перезвоню, тут телефон нужен.
Звонок.
- Это я опять. В общем, ты Володьку знаешь. Можно на него надеяться? Так что приглядывайся, чего там, в клетках.
- Да ладно, ну. Поняла же.
- Да нет, ты слушай. Еще не всё ты поняла...
* * *
В детстве он рисовал, лепил, резал по дереву. Был принят в Суриковское училище, его прочили в скульпторы. У него был ещё и абсолютный слух, и голос, его учили музыке - как знать, он может вырасти пианистом.
Кажется, будущее определено: человек родился с призванием к искусству. Родители могут не волноваться за своего талантливого сына. Раздражало только одно - Тарик много времени тратил на пустяки.
Во втором классе он вздумал завести головастиков. В большом тазу устроил песчаные отмели, илистые топи; там росло, плавало и ползало то же, что растёт и водится вместе с головастиками в природе.
Из мелочи, из чепуховых козявок они вымахали чуть ли не с грецкий орех, шустрый орех с хвостом. У них появились лапки. Тарик подумывал о другом жилье для них, со стенками повыше. Как обставить новое жильё, какая понадобится еда, где её брать - великое множество забот ему предстояло!
Утром, соскучившись у пианино, Тарик вышел на балкон и запустил руки в таз. Сдвинув брови, очень серьёзный, он чистил, подправлял, благоустраивал - он работал. И не слышал, как подошла мать.
Она выхватила таз у него из-под носа. Рывком подняла тяжёлый таз и выплеснула головастиков на мостовую с четвёртого этажа.
Тарик так и остался сидеть на корточках. С его рук капала вода. Запрокинув голову, он не мигая смотрел матери в лицо... Прошло много лет, а она до сих пор помнит тяжёлый взгляд восьмилетнего сына.
