И щелкнуло! И повернулась голова! Боль оказалась не особенно сильной. Терпя ее, Глеб Петрович скосил глаза книзу, в немом изумлении обозревая собственную спину. Вдруг испугавшись, вернул голову в исходное положение, даже руками помог. Ох… что же это?
Одиночество старого холостяка хуже одиночества вдовца – тот может жить хотя бы воспоминаниями разной степени сладости, а если есть дети, то и ощущать порой, что жизнь прожита не совсем зря. Тому, кто один на свете, остается лишь лелеять свои болячки. Пьянице легче, он может забыться. Глеб Петрович был непьющим.
Болели мослы, ныли суставы, обширные синяки, там и сям расплывшиеся по коже, смахивали на очертания океанов. Как ни странно, меньше всего беспокоила шея, словно приглашая повторить эксперимент, но Глеб Петрович страшился таких опытов над собой. Кое-как дохромать до продмага, запастись провизией дня на три, приготовить на плите нехитрую снедь, включить телевизор, попасть на отечественную мелодраму, зарычать, найти в интернете ролик о выращивании сельдерея на дачной грядке, осмыслить, обозвать автора придурком – и, главное, курить, курить в форточку… У белковых тел бывают и такие способы существования.
Заходил участковый, настроенный юмористически.
– Так это вы, значит, вызвали у гражданки Фуфайко диарею?
– Как?
– С помощью телепатии.
Глеб Петрович тяжко вздохнул:
– Если б я только мог…
– Да и я бы, – признался участковый. – Кстати, вы смотрите сериалы?
– Почти нет.
– Ваше счастье. В заявлении также указано, что вы еще и сериальный маньяк-убийца.
– Может, серийный?
– Это ваши домыслы. – Лейтенант изо всех сил старался не заржать. – А мы реагируем только на то, что написано. Я был просто обязан спросить о сериалах.
– А неплохо было бы поубивать тех, кто их клепает, – кровожадно заявил Глеб Петрович, морщась и оглаживая болящий бок. – Ежели не всех, так хоть половину…
– А потом вас разорвут домохозяйки.
– Н-да. Чаю хотите?
Лейтенант не отказался. Если Глеб Петрович в чем-то и преуспел в жизни, так это в искусстве заваривать чай. Казалось бы, чего проще? И какой такой вкус чая может оценить злостный курильщик с навсегда контуженным обонянием и вялыми вкусовыми пупырышками? Ан нет, мастерство не прокуришь, его даже полиция ценит.
Отвернувшись, он колдовал над заварочным чайником, в то время как восседающая на табурете за кухонным столом полиция крутила носом:
– А и накурено же у вас…
– Где? – удивился Глеб Петрович. Последнюю сигарету он выкурил полчаса назад, и форточка была приоткрыта. Где же накурено? – Разве…
Он хотел сказать: «Разве это накурено?» – и не окончил, внезапно осознав, что повернут к лейтенанту анфас, но одной лишь головой; туловище же по-прежнему демонстрировало полиции сутулую спину. Осознал и лейтенант. Моргнул. Его челюсть начала медленно отваливаться.
Возвращать голову на место пришлось руками. Глеб Петрович внутренне сжался и похолодел. Наверное, такое же зябкое ощущение испытывает разоблаченный шпион или пойманный с поличным упырь: одному мерещится пыточная камера, другому – осиновый кол.
– Как вы это делаете? – донесся из-за спины растерянный голос.
Оставив ненужную уже возню с чайником, Глеб Петрович медленно повернулся всем туловищем.
– Что именно?
– Ну… это… с головой. В смысле, с шеей. – Участковый сделал руками движение, как будто закручивал вентиль большого газопровода.
– А что с шеей? – ненатурально изобразил удивление Глеб Петрович. Не помогло: лейтенант профессионально не велся на уловки тех, кто включает дурака.
– Как давно это у вас?
– Недавно, – раскололся Глеб Петрович. – Оно, знаете ли, не нарочно, оно само собой…
– А что врачи говорят?
Что могут говорить врачи о больном, который к ним не обращался? В ответ на неопределенное пожатие плечами лейтенант сообщил:
– Есть у меня один знакомый медик. Специалист без дураков, из настоящих. Хотите устрою вам встречу? Ему будет интересно.
«А мне?» – подумал Глеб Петрович. Без этой фразы о чьем-то чужом интересе он мог бы, пожалуй, согласиться предъявить себя эскулапу – но только, чур, без огласки! Не хватало еще прослыть диковиной, чтобы о тебе писали статьи в умные журналы! Да если бы только в умные! Разнюхает пресса – нипочем не даст спокойно жить. Будет тогда Фуфайко строчить кляузы о том, что ее сосед режет репортеров и расчленяет их в ванне, в то время как еще не расчлененные выстраиваются в очередь на площадке…
