А сам Азгад где будет в это время? Голый Азгад, спрятавший какую-то неясную Весть, которая, видишь ли, несет людям Истину?
Впрочем, теперь уже не принесет. Так и будете, дурачки, жить без Истины. Потому что только я, комиссар полиции Гард, знаю место, где находится Весть. Больше никто не знает. А я умру.
От жары мысли таяли в голове и расползались бессмысленными лужами. Сосредоточиться не получалось. Ни на чем. Ни на ком. Ни на Боге. Ни на себе. Ни на префекте полиции. Ни на чем. Ни на ком.
Вот пальма выскочила из-за барханов. Пойду к пальме. Должна же быть какая-то цель у человека, когда он идет? У меня будет цель — пальма.
Шаг. Еще шаг. Ствол.
Ствол, а ствол, спрячь меня от жары! Под пальмой должна же быть тень, а?
Спрячь меня, пальма!
Не хочет. Нет тени. Вот это да! Пальма есть, а тени нет. Солнце такое всеобщее. Оно везде.
В этой дьявольской стране солнце не создает тень, а уничтожает ее.
Ладно, хорошо... Можно хоть сесть, прислонившись к стволу спиной.
Господи, какой же раскаленный песок! Такое ощущение, наверное, бывает, когда в аду черти сажают на сковороду.
Зато, если я попаду в ад, мне будет легче, потому что у меня будет опыт. Ха-ха.
Ну чего, комиссар, спать хочешь? Уснешь — умрешь. И слава Богу.
Глаза закрываются, а спать не получается.
Почему не получается?
Потому что мысль не дает.
Какая мысль?
Умирать не хочется.
Почему умирать не хочется?
Непонятно. Что в этой жизни хорошего? Ничего хорошего.
Что его ждет впереди доброго и интересного?
Ничего его не ждет впереди ни доброго, ни интересного.
А все равно умирать не хочется. Почему-то кажется, что умирать нельзя.
Кто сказал, что нельзя?
Никто не говорил. Но почему-то кажется — нельзя. Это не вера, а уверенность: нельзя.
Жизнь не принадлежит человеку. И смерть не принадлежит человеку. Покуда она не наступила, приближать — нельзя.
Что такое смерть? Пока мы живы — ее нет. Когда умерли — нас нет. Чего ж бояться?
Господи, что за мысли приходят посреди Иудейской пустыни!
Впрочем, откуда он знает, что это — середина? А если это — край? Может, он прошел всю пустыню, и там — жизнь. Эту жизнь не видно, но она — рядом. Вдруг так?
Надо вскарабкаться на пальму и посмотреть.
Не надо никуда карабкаться. Зачем? Что его впереди ждет хорошего? Интересного?
А тут уснешь. Раз — и увидишь Бога.
Но я пришел сюда, чтобы увидеть сына Божьего. Чтобы найти Его. Чтобы увидеть, а потом рассказать всем, что тут с Ним происходило.
Кому рассказать? Как я теперь попаду в свое время, в свою жизнь? Меня ведь бросили, кинули меня.
Плевать. Пока есть жизнь, надо ее проживать. Жизнь не для того дается, чтобы ее заканчивать, а для того, чтобы ее проживать.
Комиссар Гард поднялся. Ужасно кружилась голова. Он решил не обращать на это внимания.
Надо было залезть на пальму. Чтобы доказать себе: он — жив. Он может ставить цели и достигать их.
Это и есть жизнь: ставить цели и достигать.
На стволе пальмы оказалось огромное количество выпуклостей, по которым он без труда поднялся, словно по лестнице, до нижних веток.
А по веткам лезть оказалось совсем просто. Долез почти до верхушки. Вперед посмотрел: всюду, насколько хватало глаз, — желто-серая пустыня. И прохладные бархатные горы. Но далеко. Так далеко, что кажутся не горами, а холмиками.
Отогнул широкий лист — Боже мой! — слева река, совсем рядом.
От радости рухнул с пальмы.
Листья и ветки притормозили падение. Не разбился, но поцарапался. Из левой руки кровь шла тоненьким ручейком.
Попил собственной крови. Как ни странно, жажда чуть поутихла, но стало ужасно тошнить. И голова кружилась нестерпимо.
Подумал зачем-то: теперь, если меня спросят: «Откуда взялся? С пальмы, что ли, упал?», я всегда смогу ответить: «Да, с пальмы». Ха-ха.
Поглядел налево: барханы и больше ничего.
А где ж река?
Да нет реки. Нет и не было.
А что было?
Мираж.
Каждый знает: в пустыне бывают миражи. Когда голову припечет, и душу раскалит, и ноги — тогда начинает видеться что-нибудь хорошее: вода, женщина, корабли.
Ну и что? Значит, цель — не до реки дойти, а до миража. Какая разница? Главное, чтобы цель была.
И пошел налево. Дорога шла чуть вверх.
