Найти человека - страница 70

А. И. Рыбина»

Мысль о защите Родины многие тоже выражают по-своему. Особенно дети.

Молодая учительница пишет, что ее ученик, декламируя на школьном утреннике стихотворение Маяковского «Кем быть?», прочел:

Я в военные пойду, Пусть меня научат.

— Но у Маяковского не так сказано! — удивилась учительница.

— Знаю… Это я сам добавил, на случай, если война, — сказал мальчик.

Из письма Заводчикова Николая Дмитриевича, Оренбург

«В начале войны я потерял родных, фамилию, национальность, место и год рождения. Все это произошло в Псковской области (может быть, и не точно). Как мне помнится, зимой у печки мы стояли по росту. Я — самый маленький — Коля, затем сестренка Нюра (я ее называл, кажется, Нюней) и брат постарше — Саша. На кровати справа от нас лежала мать. Очень хотелось, чтобы мама возилась с нами, но сестра сказала, что ее тревожить нельзя, она болеет. Этого мне было не понять в мои три — три с половиной года. Я подбежал к кровати и потянул ее за рукав — вставай, мама! Но мать не шевелилась. Подбежали Нюра и Саша (имена, может, искажаю немного) и тоже не смогли разбудить: мама была мертвой. Саша побежал на завод за старшим братом Василием. Отца в эти дни не помню. Затем в доме толпились люди, и вскоре мать увезли хоронить. Я тоже просился с ними, но меня не взяли, было холодно.

Потом пришла война. Наш поселок бомбили. Отец и я спрятались в окопе, вырытом во дворе (отец, как мне помнится, был жестянщиком). После того как затихли взрывы бомб, мы выглянули из окопа (я попросил показать, как горит дом). Огонь бушевал там, где был наш дом, озаряя все вокруг. Где была сестренка и братья в это время — не помню. Затем я оказался в траншее, заполненной детьми. Отца со мной уже не было. Потом нас, детишек, эвакуировали на повозке. В память врезался один случай, когда над нами пролетал немецкий самолет. Детишки разбежались по полю, и только я с каким-то мальчонкой остался в повозке, уткнувшись в какие-то мешки.

Но самолет, к счастью, пролетел дальше. Там, впереди, был завод, на котором работал мой старший брат Василий. Помню — я сказал об этом мальчишке. В этот момент столбы огня взметнулись к небу там, где только что был виден завод.

Потом долго ехали по железной дороге, добрались до детского дома города Актюбинска. Здесь было хорошо, но я постоянно ожидал, что меня возьмет отсюда мама. Откуда мне было знать, что если человек умирает, то он никогда больше не возвращается. Конечно, мать умерла, но, возможно, живы отец, сестра, братья, возможно, откликнется няня, которая везла меня в далекий Актюбинск, и расскажет о моем прошлом. Возможно, кто-либо разыскивает меня…

Директор детского дома мне сообщила, что я прибыл по эвакуации из Савенцов в марте. 1942 года. В конце 1942 года я был усыновлен очень хорошими людьми. У нас с ними очень и очень родственные взаимоотношения (они живут в Актюбинске). Я всегда им благодарен. Но мы, все вместе, хотим отыскать моих Родных и узнать, как сложилась у них судьба. Сердца У Меня никак не может успокоиться…»

Из второго письма Николая Дмитриевича Зазодчикова. Оренбург

«…В ответ на вашу телеграмму сообщаю вам, что письмо от Иосифа Федоровича Белевцева получил. Мне казкется, что данные действительно сходятся. Иосиф Федорович пишет, что мой отец Петр Федорович Белев-Дев не вернулся с фронта, а мать умерла. Живы сейчас сестра и четыре брата (но я помню почему-то о двух или трех). Сестру звать Нюра, братьев — Саша. Вася (как я и называл их в детстве). Затем Володя и Федя. Все они, кроме Федора, уехали из этого Балаклейского Района и живут где-то в Донбассе… Если все это так, но мне хочется верить, что они действительно мои родные, то Иосиф Федорович Белевцев, откликнувшийся на передачу, мой родной дядя (брат отца). Правда, многого из того, что он написал в письме, я не помню, и это вполне понятно…

Как он пишет, на пункт отправки меня отвозил брат Василий. Если удастся найти его, это значительно ускорит подтверждение. Мне сейчас как-то трудно поверить, что через столько лет можно найти родных.

Савенцы, сахарный завод, имена братьев, сестры, смерть матери, пожар хутора — это то, что у меня в памяти осталось на всю жизнь, и это подтверждается… Как трудно ждать письма теперь… Пять дней до хутора и пять — назад…»