Стоя у портрета де Сейна, мальчик лет двенадцати рассказывал ребятам помоложе о подвиге французского пилота:
— У де Сейна был парашют, а у нашего бортмеханика не было. «Прыгайте!» — дают французу команду с земли.
— И он прыгнул? — нетерпеливо перебивают слушатели.
— Нет, он не такой был, — говорит мальчик. — Он отказался оставить своего друга, они вместе погибли…
Дети попросили меня привезти им французской земли — они давно хотят зажечь вечный огонь перед портретами героев-летчиков, но для этого нужна чаша е русской и французской землей. Я пообещала, что привезу землю из Франции.
Это было не первое детское «международное» поручение. Еще в республиканской Испании однажды вечером мы услышали на затемненной улице настойчивые ребячьи голоса. У детей не было пропуска, но они так горячо доказывали необходимость послать советским детям подарки — раковины, собранные на берегу, что патруль дрогнул и пропустил их.
Как ни смешно, но раковины чуть было не стали поводом для осложнения на границе. Таможенные чиновники отнеслись к такому подарку недоверчиво: каждую раковину они рассматривали на свет и проверяли на ощупь — не скрыто ли в ней что-нибудь?
В конце концов мне их вернули, и я благополучно привезла их в Москву.
Теперь мне предстояло привезти из Парижа землю.
Пожилая элегантная француженка, с которой мы разговорились в самолете, не сразу поняла, о какой земле идет речь.
— Вам нужен земельный участок?
— О нет, гораздо меньше, совсем немного земли, килограмма два-три. Но обязательно французской.
В Париже, когда я рассказала о просьбе ребят, французские друзья поняли меня с полуслова.
Было высказано много предложений. Одни считали, что землю надо собрать по горсти в тех городах Франции, где родились летчики полка. Другие предложили взять землю с французского кладбища, где похоронены герои.
Все сошлись на том, что торжественная церемония передачи земли будет происходить в одной из школ в Бобиньи, под Парижем, где учится много детей из рабочих семейств.
Пригласили воспитателей, учителей, директоров других школ.
Лучшая ученица школы Моника Жанин вручила мне землю, привезенную с могилы капитана Мориса де Сейна.
После церемонии стихийно, все сразу, поднялись с мест. Девочки окружили меня и тоже, как взрослые, стали пожимать мне руки.
Французская земля в нейлоновом мешке (около двух килограммов) благополучно перелетела границы, и я вручила ее ребятам на торжественной линейке в шестнадцатой школе. И наши дети, соединив ее в чаше с русской землей, зажгли в своем школьном музее вечный огонь в честь героев, вместе сражавшихся против фашизма. Несколько горстей земли девочки отсыпали в мешочек.
— Мы ухаживаем за могилой Неизвестного французского летчика на Введенском кладбище, — объяснили они. — Хотим посадить возле могилы яблоню, потому что мы узнали, что яблоко — символ Нормандии. А пока положим на могилу горсть его родной земли.
Едва ли эти дети стали бы зажигать вечный огонь или заботиться о могиле незнакомого им французского летчика, если бы их постоянно берегли от сильных чувств и отгораживали от несчастий, принесенных войной.
Просидел у меня вчера почти весь вечер приезжий, из Воронежа. Подробно изложил обстоятельства, при которых расстался с младшей сестрой в детском доме. Потом взял сигарету, долго держал ее в руке, наконец закурил, будто готовился рассказывать мне о чем-то другом, глубоко личном.
— Человек я по природе неважный, — начал он и замолчал.
— Начало многообещающее, — пошутила я. И, видимо, некстати. Мой гость замкнулся, вызвать его на разговор мне больше не удалось.
_____
Часто бывает: расскажешь по радио историю какой-нибудь семьи — как родные разлучились, что они пережили в разлуке, как соединились наконец-то. Расскажешь и думаешь: «Ну, этот поиск завершен, поставлена точка». Оказывается, это не так. Почти через год после того, как были найдены сыновья А. Р. Перевозкиной, радиослушатели спросили меня: а как теперь живет Александра Родионовна? Была рада, что могла ответить: «Все хорошо, она сейчас в Польше, гостит у младшего сына».
Вызвала меня на переговорную ревнивая бабушка: