Оставим в покое мезозой с девоном, займёмся средне-средневековой современностью. Я сюда зачем явился? Не хорошо, но придётся самому предлагать — иначе они просто не додумаются.
— Однако пришёл я сюда не за тем, чтобы по его делам розыск вести. И уж не по твоим былым делишкам.
Как она вскинулась на «твои делишки»… И проглотила слова под моим испытующим взглядом. «Всё что вами будет сказано — может быть использовано против вас». У нас тут «Святая Русь», а не Америка, но некоторые общие правила поведения доходят и без фебеэровского напоминания.
— Я — не ярыга, я — сын боярский. У меня и своих забот вдосталь. Хочу купить у тебя, вдовы кузнецовой, сына твоего в вечные холопы. С «приданым» — майно, которое его, инструмент кузнечный, какой есть, и припасы, в кузнечном ремесле используемые. Цену даю добрую — аж две ногаты кунами.
— Чегой-то?! Сыночка? С инструментом?! С припасами?!! За две ногаты?!!! Не, боярич, говори нормальную цену, не стыдную.
Ну вот, факт продажи сына в рабы, навечно, на чужбину… — её уже не беспокоит. Вопрос только о сумме в местном номинале.
Изначально я только о Прокуе думал. И не в холопы, а в «рядовичи» — найм по контракту. Ну, максимум, ещё какой специальный его инструмент взять. Но эта… «продавщица» встопорщилась сильно. Вообще отказывать вздумала. Пришлось «нагибать». А если «продавец» гнётся — что ж не дожать? Для пользы и процветания. За те же деньги. И рёбра у меня болят…
Мадам, я либерал и демократ. Я за равенство и справедливость. Меня самого в Киеве боярыня Степанида свет Слудовна за две ногаты покупала. Меня! Единственного и на весь мир неповторимого! А тут какой-то… Прокуй. Но я уважаю права личности. На жизнь, на труд, на отдых… И — на достойную оценку. Поэтому — две ногаты. Оценил — как самого себя. Куда уж справедливее! А барахло… ну, просто в приданое. Не голым же мальчонке в холопы идти.
Я ласково улыбнулся женщине:
— Могу добавить, хозяюшка. Дам тебе цену другую, цену — щедрую, высокую. Не любо тебе две ногаты — отдам две головы. Твою да его. Они ж обе — не на шеях, на ниточке держаться. Вот берём твоего полюбовничка да за белые ручки, да волокём волоком на посадников двор. Спиридон-мятельник у нас в Рябиновке бывал, за одним столом со мной едал, подмогу от меня, малого да слабого, по разным делам его — принимал. Приятельствовал. Вот скажу я ему — чего у вас спросить, да подскажу — чего в ответ получить. До заката ещё полюбовник твой — с калёным железом поласкается, до восхода — и ты с кнутом намилуешься. А по утру сыночка твоего — вирой возьмут, имение твоё в казну уйдёт. К полудню выведут кровиночку твою да на широкий торг, уже в ошейничке, барахло твоё — туда же вынесут. Я же и куплю, что мне надобно.
— Ты эта… не пугай… за мной вины никакой нет… вот… так на суде и скажу. Неправда твоя. А тысяцкий наш — мужик правильный. Он знаш как нас, кузнецов ценит! Ни хрена у тя не получится! А Спиридон твой… мелочь ярыжная. Он-то и верховодит тут — пока других нет, ну, пару дней всего.
Плохо, «бычий гейзер» оживать начинает. Вправлять мозги сразу двоим… тяжеловато.
— А тебе, добру молодцу, долго ль надо-то? Тысяцкого вашего, «мужика правильного», сегодня на кладбище снесли. У него теперь кафтан деревянненький. Так что — суд будет скорый. Правый-неправый… поутру господу богу сам расскажешь. Отче наш, который «иже еси на небеси», завсегда страдальцев хорошо принимает. «Блаженны павшие за правду. Ибо войдут они в царствие небесное». Вот ты, конкретно, сегодня ночью. Войдёшь. От увечий в пытке полученных. Согласен?
Мужчина и женщина молча смотрели друг на друга. Тишина. Это уже не пауза для обдумывания и принятия решения, это — ступор, оцепенение. Хотя — никаких цепей. Кроме тех, которые инстинкты мартышки накинули на разум «человека разумного». Замереть. Может быть, леопард не заметит, может быть, змея проползёт мимо. Так маленькие дети на пожаре прячутся с головой под одеяло. Не дышать, не смотреть, не думать.
Только не думая, «выключив мозги» — не сделаешь выбор, не примешь решения. «„Да“ и „нет“ — не говорить…». «Да» — очень не хотят, «нет» — боятся. «Проблема выбора в условиях неопределённой информации». Новая для них ситуация, устойчивые стереотипы поведения, «которые с дедов-прадедов» — отсутствуют. Но есть с детства вбитая вера в справедливость. И поколениями уже воспитанная уверенность, что властям в руки попадаться нельзя. На что решиться, если вера и уверенность — противоречат друг другу? А цена ошибки — своя жизнь? Буриданову ослу было легче — у него не было «цены ошибки выбора», только — «цена отсутствия выбора». Его можно было легко спасти — просто пнув в любую точку.
