Найди меня - страница 6

ящике, а не в том. И все же характер у меня не тяжелый. Я на самом деле хороший человек, просто у меня на все есть свое мнение – и то это просто фасад. Я готова смириться с любым человеком и любыми обстоятельствами. По крайней мере, на какое-то время. А потом резко понимаю: я не хочу быть с этим парнем, не хочу, чтобы он был рядом со мной, мне нужно бежать. Я борюсь с этим чувством. Но как только мужчина его улавливает, он начинает преследовать меня и смотреть щенячьими глазами, полными отчаяния. И едва заметив этот взгляд, я – фьють – сразу же исчезаю и немедленно нахожу другого. Мужчины! – завершила она свой монолог, как будто бы одно это слово суммировало все недостатки, на которые большинство женщин готово закрыть глаза; недостатки, с которыми они учатся мириться и которые в конце концов прощают мужчинам, поскольку надеются любить их до конца своей жизни, даже если знают, что этому не бывать. – Ненавижу причинять боль, – сказала она, и по ее лицу пробежала тень. Мне хотелось нежно прикоснуться к нему. Она поймала мой взгляд, я опустил глаза.

Я снова обратил внимание на ее ботинки. Дикие, неприрученные ботинки, как будто бы она поднималась в них по крутым горным тропкам и они состарились и пострадали от непогоды, – а значит, она им доверяла. Ей нравилась привычная, поношенная одежда. Она ценила комфорт, а не внешний вид. Ее толстые шерстяные синие носки были мужскими; скорее всего, она взяла их из ящика бойфренда, к которому, как она заявляла, не чувствовала никакой любви. Но ее демисезонная байкерская кожаная куртка выглядела очень дорогой. «Прада», скорее всего. Может быть, она выбежала из его дома, в спешке накинув первое, что подвернулось под руку, и торопливо бросив: «Я к отцу, позвоню вечером». И часы на ней мужские. Тоже его? Или ей просто нравились мужские часы? Все в ней казалось угловатым, необработанным, незавершенным. А потом я заметил полоску кожи между ее носками и манжетами джинсов – кожа на лодыжках у нее была гладкая-прегладкая.

– Расскажите мне об отце, – попросил я.

– Об отце? Он нездоров, и скоро мы его потеряем. Его болезнь изменила все мои чувства к нему. – Тут она прервала саму себя: – А вы по-прежнему берете почасовую оплату?

– Как я уже сказал, откровенничать проще с незнакомцами, с которыми больше никогда не встретишься.

– Думаете?

– Вы об откровениях в поезде?

– Нет, что мы больше никогда не встретимся.

– Ну, а какова вероятность такой встречи?

– И то правда.

Мы обменялись улыбками.

– Продолжайте рассказывать об отце.

– Я уже давно об этом думаю. Моя любовь к нему изменилась. Это больше не спонтанное чувство, но осторожная, вдумчивая любовь сиделки. Не совсем то, что надо. И все же мы очень откровенны друг с другом, и я не стыжусь ни в чем ему признаваться. Мама умерла почти двадцать лет назад, и с тех пор мы были только вдвоем. Некоторое время он жил с подругой, но сейчас один. К нему приходит сиделка – готовит, стирает, убирает. Сегодня ему исполняется семьдесят шесть лет. Торт как раз по этому поводу, – сказала она, указывая на квадратную белую коробку на полке сверху, и вдруг почему-то смутилась и хихикнула. – Он сказал, что пригласил на обед двух друзей, но от них до сих пор ничего не слышно, и я полагаю, что они не появятся, – к нему никто уже не приходит. Моих брата с сестрой тоже не будет. Отцу нравится торт с профитролями из старой кондитерской, которая расположена недалеко от моего дома во Флоренции. Этот торт напоминает ему о более счастливых днях, когда он там преподавал. Конечно, ему нельзя сладкое, но…

Можно было не продолжать.

Мы некоторое время молчали. Я снова протянул руку к книге, уверившись, что на этот раз разговор окончен. Чуть позже, не закрывая ее, я принялся смотреть на пробегающие за окном тосканские пейзажи и задумался. Странная и бесформенная мысль пришла мне в голову: я заметил, что девушка пересела и теперь сидит рядом. Я знал, что засыпаю.

– Вы не читаете, – заметила она. А потом, поняв, что, возможно, меня побеспокоила, прибавила: – Я тоже не могу читать.

– Я устал читать, – сказал я. – Не могу сосредоточиться.