Стабильности цен способствовали и другие обычаи, ведь цены регулировались не только действием экономических законов. Стоимость — по крайней мере средняя — определялась традиционной арифметикой. Она была основана на шестидесятеричной системе счисления, основанной на ученых расчетах; но во многих случаях применялась и повседневная десятеричная система.
Цены должны были находиться в простом соотношении как с единицей (то есть шестьюдесятью), так и между собой. Применялась расчетная таблица, где все показатели соотносились в целое число раз. Пальмовая роща или сад стоили вдвое больше, чем поле той же площади. Дом был равен кораблю, и оба они приравнивались к единице. Дом сдавался в аренду за 20 сиклей, то есть за треть продажной цены. Ссуда обычно давалась под 20 процентов годовых; это значило, что за взятую мину (60 сиклей) надо было платить 12 сиклей в год, то есть сикль в месяц. Считать таким образом было просто. Годовой минимум ячменя для прокорма стоил два сикля — столько же, сколько баран. Бык стоил в десять раз больше — треть дома. Плата рабочим, как легко понять, бывала самой разной, доходя иногда до 60 сиклей в год; по-видимому, чаще всего платили 12 сиклей (при харче за хозяйский счет). Тот же принцип соблюдался и для товаров, даже импортных: штука пурпурного полотна из Финикии стоила 15 сиклей — четверть единицы; обычная одежда, сотканная в Вавилонии, — всего лишь тридцатую часть единицы.
Отказаться от этих расчетов — чисто теоретических, но весьма удобных (они легко запоминались и применялись) — было непросто; не принимать их во внимание значило оборвать вечную опору вавилонской жизни — уважение к преданию. Идеальная таблица не была обязательной, не опровергала закона соотношения спроса и предложения, но в определенной мере влияла на них и смягчала возможные колебания цен.
На самом деле для вавилонян главным в метрологии было не это. Эталон они считали прежде всего чрезвычайно важным политическим, а то и религиозным памятником. До Навуходоносора лишь немногие государи вводили новые стандарты; все они, без исключения, начиная с конца III тысячелетия проявляли себя как честолюбивые реформаторы, старавшиеся навести порядок во всех областях жизни. Навуходоносору это было известно; одна из гирь, обнаруженных в столице, говорит о желании вавилонского монарха продолжить традицию предшественников. На ней написано: «Мина установленная, принадлежит Мардуку, царю богов. Сделана с гири, поставленной Навуходоносором, царем Вавилона, сыном Набопаласара, царя Вавилона, сделанной с гири Шульги, древнего царя».
Ключ к пониманию этой надписи — прилагательное, которое мы за неимением лучшего переводим как «установленная». На самом деле его значение гораздо богаче: «надежная», «законная», «закрепленная» (де-юре и де-факто). Оно встречалось на эталонах мер почти всегда, ибо подтверждало одну из фундаментальных идей вавилонянской цивилизации. Это определение обозначало установление нового порядка, прямо указывало на то, что прежнее мироустройство отброшено; оно выражало волю царя сотворить начиная с настоящего времени нечто устойчивое; чем дальше во времени отстоял образец, на который ссылалась надпись, тем лучшим он представлялся. Реформа черпала авторитет не столько у царствующего монарха, сколько по возможности у самого дальнего из его предшественников. Навуходоносор не нашел никого лучше, чем Шульги, царь Шумера и Аккада (2094—2047). Даты его правления тогда знали наверняка, но сочинитель надписи благоразумно не уточнял их: главное, что это был древний царь.
Метрология Навуходоносора стала чрезвычайно знаменитой и впоследствии считалась абсолютной шкалой. Это доказывается образом действий его преемников: сын и зять тоже изготавливали эталоны, однако им уже не нужно было ссылаться ни на какого гаранта — достаточно было назвать себя «царем Вавилона». Этот титул, позаимствованный у предшественника, давал их делам достаточную политическую и экономическую легитимность.
Когда война с Ассирией завершилась и страна перешла к мирной жизни, экономика Вавилона продолжала страдать от двух бед: засоления почв и недостатка квалифицированной рабочей силы. О второй напасти Навуходоносор прекрасно знал и делал всё возможное, чтобы от нее избавиться. На это по крайней мере его прозорливости хватало, и здесь результаты были налицо. Зато перед первым несчастьем царь оказался совершенно безоружен. Земли начали гибнуть за пару тысячелетий до него в связи с ирригацией. Без нее было не обойтись, ведь выпадающих осадков еле-еле было достаточно для злаковых культур. Пальмы же требовали очень много воды под корень (и именно под корень); ее мог дать только полив. Поэтому пальмы сажали по берегам каналов, а дальше размещали ячменные и полбяные поля. К счастью, от Персидского залива и как минимум до Урука действовали еще и приливы: дважды в день они нагоняли пресную воду в пальмовые рощи.
