Я ужаснулся, меня охватила паника. Если это, случилось вскоре после полудня, то у Хеллера и Крэк было достаточно времени, чтобы вернуться в свою квартиру. Значит, из суда они поехали в клинику! Но не эта мысль вызвала у меня приступ ужаса.
– Рат! – в испуге вскричал я. – В твоих карманах лежали какие-нибудь документы? Мой адрес или имя?
– У меня был только кошелек и, конечно, удостоверение личности.
– А мое имя или номер телефона?
– Нет. А зачем? Вообще-то все это очень странно. Я решил рассказать вам, потому что дело пахнет нарушением Кодекса. Смирительная рубашка-то – с Волтара, на ней ярлык Занко.
Меня охватил новый приступ паники.
– А у охранников в карманах было что-нибудь такое, что могло бы навести на мой след?
– Ну, у них были удостоверения личности. А еще удостоверение личности Кроуба и авиабилеты в Афьон, в Турцию. Но все это ни в какое сравнение не идет с запиской, которую мы нашли на Кроубе, когда очнулись. В ней говорилось: "Заберите отсюда этого убийцу, да смотрите, чтобы не сбежал". И все это было написано на волтарианском, на очень правильном волтарианском. Как по-вашему, разве это не нарушение Кодекса?
Я почувствовал, что мой организм вырабатывает слишком мало адреналина, чтобы справиться с шоком.
– Так где же сейчас Кроуб? – чуть слышно пробормотал я.
– На пути в Турцию, ясное дело. Но я все равно не понимаю, как этот малый с лошадиной челюстью сумел проснуться после того, как его накачали наркотиками, развязаться, использовать «блюфлэш» и…
– Рат! Кончай трепаться!
– А когда мы выходили с Кроубом, упакованным, как багаж, в огромную сумку, то администратор Белльвью поинтересовался, куда мы везем Уистера в смирительной рубашке, потому что, по их записям, он прошел обследование и был объявлен совершенно здоровым. Чушь какая-то.
У меня голова разболелась от его бреда.
– Ты опять вел себя как дурак! – перебил я его. – Даже если мне захочется взорвать Белльвью, чтобы скрыть нарушение Кодекса, я это сделаю сам. И не буду полагаться на тебя!
– Взорвать Белльвью! – испугался Рат. – Пожалуйста, не надо этого делать. Администратор нас вспомнит! Мне не показалось, что…
Ох! Он безнадежен. Я выключил радио.
Я сидел, обливаясь холодным потом. Может, Кроуб успел поговорить с Хеллером и Крэк. Доктор знал, зачем я отправил его в Нью-Йорк.
Руки у меня похолодели. Мне послышался какой-то шум, и я чуть не выпрыгнул из собственной кожи.
Крэк и Хеллер могли сейчас оказаться где угодно! В любой момент!
Но это были девочки, которые вернулись с работы.
Слава Господу всемогущему, что у меня уже был план и я мог удрать. Потому что они принялись весело болтать о том, как будет здорово, когда все гомосексуалисты превратятся в нормальных мужчин.
Я покрылся липким потом, но мне оставалось только сидеть в своей комнате, стараясь не завизжать в полный голос при каждом шорохе.
Как часто жизнь оказывается слишком длинной для одного человека.
На следующее утро я проснулся совершенно обессиленным. Прошлым вечером мне пришлось очень туго. Я принял четыре бхонга, чтобы хоть как-то справиться со своими обязанностями. Горло у меня болело. Я плохо видел. И впереди, словно ночной кошмар, маячила перспектива встречи с гомосексуалистами.
Я единым духом выпил стакан грейпфрутового сока и съел упаковку печенья от Орео. Но мне не полегчало. Нужно было как-то взбодриться.
И я взбодрился – едва только раздвинул бинты и глянул на экраны. Просто ужас!
Экран Кроуба не светился, потому что доктор был далеко. Но видеоприборы Крэк и Хеллера работали.
Они сидели за завтраком среди зелени; апрельское солнце отражалось на столовых приборах и играло на белоснежной скатерти.
Хеллер был одет в безукоризненный фланелевый костюм-тройку, изящно причесан и полностью готов к предстоящему дню. На графине было нечто вроде ночной рубашки. У меня глаза заболели от ее белизны. Крэк изящно потягивала апельсиновый сок из хрустальной, оправленной в серебро чашки и внимательно разглядывала лежащие перед ней газеты.
Наконец она оторвала взгляд от газетных листков и резко произнесла:
– Подумать только, ни строчки об отмене обвинений и исков. Ни слова о признании двойника. Везде идиотская трепотня о всенациональной охоте на кота.