— Кто командир катера? — спросил изумленный комбриг.
Валька стоял перед командиром бригады мокрый, вымазанный кровью.
— Товарищ командир бригады! Вольнонаемный Валентин Галин прибыл на торпедном катере из боевой операции. Из экипажа трое раненых…
— …трое раненых и трое героев, — сказал командир бригады, прижимая к себе мальчишку. — Черт побери, еще с рапортом, ну прямо по-настоящему…
Вальку тискал в объятиях растроганный начальник политотдела.
— Ну что тебе сделать теперь? — спрашивал командир бригады. — Чего хочешь?
— Разрешите, товарищ командир бригады? — снова вытягиваясь, сказал Валька.
— Ну, проси, проси, вольнонаемный Валентин Галин.
— Я прошу отвезти меня в госпиталь… к нашим.
— Садись, поедем…
Валька сел рядом с командиром бригады, машина тронулась. Под баллонами брызгала галька. Шумело недалекое море, черные тени кораблей вставали во тьме, как призраки. Мальчишка почувствовал страшную усталость и дрожь во всем теле. Ему захотелось прижаться к кому-нибудь, может, даже расплакаться, ведь не так давно у него не было родных, а со всеми этими людьми он должен был сдерживаться.
— Тебе холодно, Валька? — участливо спросил командир бригады, почти приникая к нему пушистыми своими усами, которых мальчишка больше всего на свете боялся.
— Нет.
— Железный ты какой… Я когда-то думал — фитюлька. У меня тоже такой вот сорванец. Напишу ему завтра же о тебе, Валька. Пусть завидует в Москве, какие у нас тут чертенята на Черном…
В госпитале Валька шел позади командира бригады. Когда раскрылись двери палаты, мальчишку подтолкнули вперед.
— Иди.
— Валька! — позвал его человек, забинтованный почти по макушку. Мальчишка шел и никого не видел перед собой, кроме забинтованного человека. У койки остановился.
— Валька! Подойди с другого бока, тут руки…
— Подойдите с другой стороны, — попросил врач.
Валька обошел койку и, увидев лейтенанта, сразу понял: ужасное, несправедливое произошло с этим хорошим человеком. Тяжелые крупные слезы покатились по огрубевшим, недетским рукам его.
— Валька, что ты! — Балашев обнимал его здоровой своей рукой. — Жизни наши спас… Боевой корабль спас.
— Ладно, Балашев, все знаем, успокойся, — сказал командир бригады.
— Он спас корабль…
— Ну и что?
— Достоин награды…
— Лежи, выздоравливай… Подумали без тебя. Решили представить к боевому ордену наряду со всем экипажем. Врага-то потом дотрепали. До Ялты, может, только щепки доплывут. Прибились к нашим берегам. Горючее и патроны выжгли, тут мы их и взяли за оба бока…
— А зачислить? — не слыша всего того, что говорил ему командир, спросил Балашев.
— Кого? Вальку?
— Да.
— Будет зачислен краснофлотцем.
Так начиналась морская жизнь Валентина Галина, может быть, будущего советского адмирала.
Петр Дубонос шесть раз тонул в Черном море и, всегда «выгребая», неизменно спасал свои ботинки сорок шестой номер. Над Дубоносом шутили, но добродушно, так как, во-первых, он был признанный всеми настоящий моряк, во-вторых, храбрец и, в-третьих, в случае злой обиды с ним было опасно, принимая во внимание его почти двухметровый рост, внушительный вес и руки, покрытые узлами бронзовых мускулов.
Дубонос пришел в военный флот из торгового. Он побывал всюду, куда ходили суда под советским флагом, знал хорошо Индийский океан, моря, омывающие Японию и Китай, побережье Испании.
Прославленный в войну Николай Сипягин был его другом, чего одного уже было достаточно, чтобы относиться с уважением к человеку.
Дубонос начинал с палубного ученика. Плавая рулевым, в свободное время занимался со стажерами морского техникума, проходившими на «Трансбалте» штурманскую практику в дальневосточных рейсах, и собирался сдавать экзамен экстерном на штурмана дальнего плавания. Но война помешала. Сейчас ему было около тридцати, хотя на вид он казался несколько старше.
В начале войны командир отделения рулевых, он стал командиром сторожевого корабля и трогательно ценил свое место и офицерское звание. Путь от Измаила до Геленджика — путь Дубоноса от старшины второй статьи до старшего лейтенанта. А на этом пути, как известно, стояли почетные вехи доблести моряков-черноморцев: Одесса, Севастополь, Феодосия, Керчь.
