Айви снова дернулась и отпрянула, когда маркиз протянул руку, чтобы поправить ей узел галстука и волосы, которые местами стояли дыбом. Харроу пригладил их ладонью и почувствовал, как его обдало жаром. Собственная реакция вызвала недоумение и раздражение, но все же он не мог не думать, каковы на вкус ее изумительные сексуальные губки — наверное, что-то среднее между медом и выдержанным красным вином. Он никак не мог отвести от них голодного взгляда — очень уж хотелось немедленно убедиться.
Саймон обнял Айви за плечи, отчаянно стараясь увести мысли в сторону от ее губ. Желание бушевало в нем, словно грозовые ветры. Справившись с ним, он легонько пожал ее плечо и убрал руку.
— Итак, ты готов встретиться с моими коллегами по клубу «Галилей»?
— «Галилей», сэр? — В настороженных глазах мелькнули искорки заинтересованности.
— Пойдем, я все объясню.
Сев за стол на террасе, Айви заметно расслабилась и даже начала улыбаться, слушая анекдоты Эррола и забавные наблюдения Бена. Они, в свою очередь, принимали ее как юного мистера Айверса, так же легко, как преподаватели и студенты в Кембридже. Они видели в ней того, кого ожидали увидеть, и если и замечали, что у «парня» слишком гладкая кожа и изящное телосложение, то не находили в этом ничего необычного. Мало ли, что бывает.
Когда гости ушли, Айви стала пугливой, как крольчонок. Несколько раз шарахнувшись от маркиза, она ушла в свою комнату, сообщив, что ей необходимо заниматься. Саймон ожидал ее в саду до ужина, но она так и не появилась.
— Очень болит голова, сэр, — неубедительно сообщила она, появившись в столовой часом позже.
— Ты, наверное, ударился головой, когда упал. Дай мне знать, если станет хуже.
— Да, сэр.
Молчание.
Она ела мало и очень быстро, и их беседа свелась к его периодическим репликам и ее очень коротким ответам — в основном «да» и «нет». Не в силах понять, чем вызваны столь разительные перемены, Саймон принялся вспоминать каждое слово, произнесенное им в присутствии своего очаровательного ассистента.
Может, он чем-то оскорбил ее? Обидел? Если быть честным, у него неоднократно возникало желание, когда он думал о том, чтобы затащить ее в постель, нисколько не заботясь о ее девичьей чести, но… Все это было лишь в мыслях. Их она прочитать не могла.
И все же.
Часы на галерее пробили полночь. Мелодичный звон эхом прокатился по коридору. Постель Айви была не разобрана, а сама она, одетая, сидела в кресле у окна. В комнате было темно, лишь одна свеча, поставленная на прикроватный столик, вырывала из мрака яркое пятно. По небу, закрывая луну и звезды, плыли рваные облака. В руках Айви сжимала единственную вещь, которую рискнула взять из дома и тщательно прятала за внутренней обивкой сундука.
Много лет назад Лорел сделала маленькую куколку из старых чулок, набив тело и конечности ватой, пришив пуговицы вместо глаз и пряжу вместо волос. Платье она сшила из цветных лоскутков. Со временем мисс Матильда стала потрепанной и покрылась пятнами от бесчисленных поцелуев и горьких слез, но Айви любила ее.
Вот и сейчас она прижимала куклу к груди и думала о доме, представляла себе сестер, вспоминала дорогого дядю Эдварда и давно ушедших родителей. Эти мысли обычно спасали ее от страха.
Бой часов стих. В доме было очень тихо, но это была не спокойная мирная тишина. Почему-то на ум пришло сравнение с вором, крадущимся в темноте, или разбойником, подстерегающим запоздалого путника. Это была тишина, в которой Айви боялась пошевелиться и даже вздохнуть, не говоря уж о том, чтобы обдумать, что она видела в лаборатории лорда Харроу. Даже мисс Матильда не помогала.
Положив куклу на подлокотник кресла, Айви вышла из комнаты на балкон в надежде, что глоток свежего воздуха принесет облегчение. Холодный ветер, наполненный запахами сентябрьских листьев, взлохматил волосы, распахнул полы халата — мужского халата, под которым была ночная рубашка, тоже мужская.
Приехав сюда в чужом облике, Айви надеялась почувствовать себя свободной и защититься от всех возможных опасностей, но оказалось, что маскарад лишил ее самой главной оборонительной силы — самой себя.
