Нахмурившись, Коринна поглядела ей вслед. «Бедняжка, – подумала она, – как же она несчастна». Потом тихо закрыла дверь:
В тот вечер Брюс поздно вернулся домой, только во втором часу ночи. Коринна послала ему записку в Уайтхолл, в которой сообщила, что несколько недомогает и не сможет прийти во дворец, но просила его не менять планов. Она очень надеялась, что он что-нибудь отменит, но этого не произошло. Коринна не могла заснуть, и когда он вернулся, то застал ее сидящей в кровати, обложенной подушками. Коринна делала вид, будто читает недавнюю пьесу Джона Драйдена.
Он не прошел сразу в спальню, а, как всегда, отправился сначала в детскую взглянуть на детей. Коринна сидела и слушала его шаги: он тихо прикрыл за собой дверь, и она вдруг поняла: маленький Брюс – сын герцогини. И даже удивилась – как она раньше не догадалась об этом. Вот почему он почти ничего не рассказывал о якобы существовавшей первой миледи Карлтон. Вот почему мальчик, так рвался вернуться в Англию и уговаривал отца взять его с собой. Вот почему Карлтон и Эмбер так хорошо понимали друг друга, Коринна чувствовала, что их связывала общая тайна. Нет, то был не просто случайный роман.
Коринна сидела, онемев от всех этих ужасных мыслей, когда Брюс вошел в спальню. Он поднял брови, будто удивился, что она еще не спит, но улыбнулся и подошел поцеловать ее. Когда он нагнулся, Коринна взяла пасквиль Рочестера и протянула ему.
Брюс застыл, глаза сузились. Потом он взял листок, выпрямился и, не поцеловав Коринну, торопливо пробежал текст – так быстро, что было очевидно: он уже видел пасквиль. Затем он швырнул листок на стол.
Они долго молчали, глядя друг на друга. Наконец он сказал:
– Прости, что ты узнала об этом вот так, Коринна. Я должен был давно рассказать тебе.
Они предполагала, что он отнесется ко всему легкомысленно и беспечно, но нет – Брюс был серьезен и встревожен. Он не выглядел пристыженным или озадаченным, он ни о чем не сожалел, кроме как о том, что доставил ей боль. Несколько секунд она наблюдала за ним, по-прежнему держа на коленях раскрытую книгу. Одна сторона ее лица освещалась свечой, стоявшей на прикроватном столике.
– Она – мать Брюса, да? – спросила Коринна наконец.
– Да. Напрасно я придумал эту неуклюжую ложь, но я хотел, чтобы ты любила его, и боялся, что если ты узнаешь правду, то не станешь любить мальчика. А теперь, что ты теперь к нему испытываешь?
Коринна слабо улыбнулась:
– Люблю его так же, как и всегда любила. Я люблю вас обоих. – У Коринны был мягкий, нежный, очень женственный голос, его хотелось сравнить с расписным веером или ароматом сирени.
Брюс сел на кровать, поглядел в глаза Коринны:
– Ты давно знаешь об этом?
– Сама не знаю. Мне кажется, я знала всегда. Сначала старалась делать вид, будто считаю это флиртом, не хотела быть глупой ревнивицей. Но затем пошли намеки, потом однажды я видела вас вместе, и еще раз в Новой Бирже. О, стоит ли снова все ворошить? Я уже несколько недель знаю.
Он помолчал, глядя в пол, опустив плечи и уперев локти в расставленные колени.
– Надеюсь, ты поверишь мне, Коринна: я не ради кого-либо привез тебя в Англию. Клянусь, я сам не ожидал, что так получится.
– Ты не знал, что она здесь?
– Знал. Но я не видел ее два года. Я забыл о ней, я о многом забыл.
– Тогда, значит, ты видел ее, когда был здесь в последний раз, после того как мы поженились?
– Да. Она жила здесь, в Элмсбери-Хаусе.
– И как давно ты ее знаешь?
– Почти десять лет.
– Почти десять лет. Да я для тебя просто незнакомка!
Он улыбнулся, бросил на нее взгляд, потом снова отвернулся.
– Ты ее любишь, Брюс?.. – спросила она наконец. – Очень сильно? – Она задержала дыхание, ожидая ответа.
– Люблю ее? – Он нахмурился, словно вопрос озадачил его. – Если ты имеешь в виду, хотел бы я жениться на ней, то – нет, не хотел бы. Но в другом смысле, да, пожалуй, что да. Это нечто такое, что я не могу объяснить, что-то такое, что было между нами с того первого дня, когда я впервые увидел ее. Она… ну, совершенно откровенно говоря, она такая женщина, какую всякий мужчина хотел бы иметь в качестве любовницы – но не жены.
