– Отрасти себе чуб подлиннее да дергай за него. По крайней мере не придется кланяться.
– Но я предпочитаю кланяться. Это замечательное по выразительности движение.
Дреф обладал приятным низким голосом, его манера говорить была весьма своеобразна. Изысканные обороты и свободное владение словом совершенно не вязались с протяжным выговором крестьянина северной провинции.
– Да. Даже слишком выразительное. Я бы на твоем месте поостереглась.
– Ладно. Как бы мне стать совершенно благоразумным? – Дреф улыбнулся.
– Совершенная наглость больше в твоем духе, но и ее ты никогда не доведешь до совершенства, ибо ты вообще несовершенен.
– Значит, мое постоянное несовершенство приобретает совершенно законченную форму, – парировал он.
– И таким образом разрушает свое собственное постоянство.
– И сохраняет совершенное несовершенство.
– Парадоксы – не для серфов, – высокомерно заметила Элистэ.
– Что же тогда, кроме раболепия, нашего ума дело?
– Ну… – задумалась она. – Преданность. Долг. Надежность.
– Этого вы требуете от ваших лошадей и собак. И больше ничего?
– Честность. Покладистый нрав.
– Вы вычерпали до донышка эту жалкую пустую похлебку.
– Так думают недовольные. Однако простая пища более питательна, согласись.
– Продолжайте, у вас что-то медленно работает воображение. Что еще?
– Смирение, – предположила она. – Почитание тех, кто выше тебя.
– А как мне их определить? Суждения природы и общества часто не совпадают.
– Вряд ли это твое дело – проводить подобное различие.
– Как я могу не замечать его, имея глаза и голову на плечах?
– Не будь таким дерзким.
– Разве я вас обидел? – спросил он с совершенно несносной заботливостью.
– О, ты не можешь обидеть меня – я не отношусь к тебе до такой степени серьезно. Но не высказывай подобные глупости при ком-нибудь еще, а то заработаешь неприятности на свою голову.
– Никогда не следует искать неприятностей. Они приходят сами – незваные и непрошеные, как сборщик налогов твоего отца осенью.
– И так же, как сборщик налогов моего отца, нянчатся с должниками.
– И так же жестоко обходятся с теми, кто не может за себя постоять.
– Тот, кто ни в чем не виноват, вряд ли должен бояться плохого обращения.
– Вот вы и обнаружили свою собственную, простодушную невинность, дитя мое.
– Невинность! Простодушная! Дитя мое! Да как ты смеешь, Дреф?! Возьми свои слова назад! – Она топнула ногой. – Немедленно забери их обратно!
– Забрал. Как мне такое только в голову пришло? Я глубоко сожалею. Я больше никогда не назову вас простодушной. И все же, должен отметить, что бывают исключения из тех незыблемых правил, о которых вы упоминаете. Например, Зен сын-Сюбо.
– Жених твоей сестры, молодой смутьян?
– Едва ли он такой уж отъявленный тип. Всего лишь безвредный идеалист, чисто по-детски интересующийся запрещенными политическими брошюрами. Недостоин того, чтобы ваш отец обращал на него внимание.
– Я склонна с тобой согласиться. Как я понимаю, ты здесь, чтобы заступиться за Зена?
Дреф кивнул.
– Не делай этого. – Его брови удивленно поднялись, и она добавила: – Сейчас не время. Как я сказала твоей сестре несколько минут назад, из-за этого дурацкого происшествия мой отец дошел в своем гневе до крайней точки. Он уже сожалеет о том, что позволил обучаться грамоте некоторым серфам. Если он увидит, что ты явился, когда тебя не звали, без разрешения оставил работу, оделся не в соответствии с твоим положением, да еще посмотрит на эту твою, как всегда, самонадеянную физиономию, он еще больше разъярится. Оставь эту затею, Дреф.
– Я бы охотно последовал вашему совету, однако Зен не только жених моей сестры, он еще и мой близкий друг и ему необходима помощь. Парень совершенно не может постоять за себя.
– Ну, я обещала замолвить за него словечко перед отцом.
– Правда? Вы сняли камень с моей души. – На этот раз он оставил свое добродушное поддразнивание. В его глазах – больших, блестящих и таких же черных, как у Стелли, появилась непривычная серьезность. – Зен не мог бы пожелать лучшего защитника.
В последние годы Дреф принял в обращении с ней сардонический тон, преувеличенно-почтительный, и Элистэ к этому привыкла. Сейчас же это неожиданно серьезное выражение лица напомнило ей прежнего Дрефа – из детства. Она почувствовала себя неловко, даже немного растерянно и торопливо сказала:
