Мика повесил на окна в подвале жалюзи и постелил на пол ковровое покрытие, а на продавленную кровать, на которой Силия спала прошлой ночью, между пружинами и матрасом положил лист фанеры. Когда они вернулись из мотеля, Мика сидел на крыльце. Он не сказал им о том, что сделал, — это выяснилось только тогда, когда Рэчел уже ложилась.
— Он такой хороший, — проворковала Рэчел, — такой добрый к людям.
— Я, наверное, все-таки не выдержу и куплю кондиционер, — бросила Силия. Она села на кровать и проверила, насколько стало удобнее. — Если уже в июне стоит такая жара, что же с нами будет в августе?
— Нам его Мика купит.
— Нет, мы не можем ему это позволить. Он и так уже полностью заплатил за музыкальный лагерь.
Рэчел свернулась калачиком рядом с мамой:
— А если мы купим кондиционер, нам потом можно будет здесь спать?
— Нам это уже будет без надобности. Наша квартирка станет очень милой, симпатичной и прохладной.
— А если бы мы оказались в таком положении, как Анна Франк? Что, если бы нам пришлось прятаться в подвале от нацистов, которые хотят нас расстрелять?
— Тогда все это выглядело бы совсем в другом свете.
— Мике, наверное, надо было бы тайком носить нам в подвал картошку и хлебные корочки. Да? Так, мама?
— Мне кажется, он бы и что-нибудь повкуснее нам приносил. Ну ладно, давай-ка пойдем его поблагодарим.
Фонарь над крыльцом не горел. Мика сказал, что надо заменить лампочку, и тут же зажглись уличные фонари.
— В дело включились невидимые силы, — проговорил он, а о повешенных им жалюзи заметил: — Осмо и Хэппи не нравится, когда прохожие пялят на вас глаза.
Силия нагнулась и погладила Хэппи за ушком.
— Ты всегда за нами присматриваешь, да? — Обе собаки глубоко и часто дышали, — я сейчас пойду и долго буду принимать прохладную ванну, — сказала она и, обратившись к Рэчел, угнездившейся у Мики на коленях, добавила: — а ты — марш в ванную на пять минут и оттуда сразу в постель!
Когда Силия ушла, Рэчел погладила Мику по голове.
— У тебя волосы цвета льна? — спросила она, употребив слово, недавно вычитанное в книжке. — Лен такого же цвета?
Мика пошевелил губами, будто что-то ответил ей, только беззвучно. Рэчел терпеливо ждала. Мама объясняла, что Мика когда-то заикался и порой ему нужно несколько секунд, чтобы начать говорить.
— Лен — это такие волокна, их обрабатывают на ткацких фабриках, — наконец сказал он. — Да, лен светлый и волокнистый. — Мика насторожился и поднял палец: — Слушай.
— Что?
— Ты слышишь?
— Сирену?
— Нет, слушай. Погоди, он смолк. Нет, еще слышится. Там, в небе.
Кроме мягкого шелеста поливальных установок, не дававших засохнуть траве перед домами, воплей женщины, что-то кричавшей на иностранном языке, и грохота грузовика, быстро ехавшего по улице Парламент, доносился еще какой-то скребущий звук, как будто кто-то тер друг о друга два камушка.
— Это что — крыса? — спросила Рэчел.
— Это птица козодой. Она зовет к себе другого козодоя. Слышишь эту другую птичку, ту, которая угнездилась подальше?
— А что они друг другу говорят?
— Они вот что говорят… — Снова непродолжительная пауза. — Они говорят друг другу: «Много людей вышли вечером из своих домов».
— Они вот что говорят: «Тому мужчине и той девочке внизу надо пойти погулять с собаками».
Мика бережно поднял ее с колен и поставил на пол:
— Нет, они говорят совсем о другом, они спрашивают: «Почему эта девочка до сих пор еще не в постели?»
Наверху, лежа в ванной, Силия пальцами ноги закрыла краны. Почему так получается, размышляла она, что можно сколько угодно мокнуть в воде, но при этом не тонуть и не наполняться водой? Ведь мы — пористые, в нашей коже есть поры… Она даже удивилась, озадачив себя вопросом о том, почему эта мысль не приходила ей в голову раньше.
