– А что именно? – я откинулся на прохладную от сплита кожу роскошного кресла, сделанного с глубокой посадкой с двойным умыслом – чтобы сидящий за столом мог наблюдать за тобой сверху, и чтобы ты не успел быстро с него встать, давая запас времени собеседнику.
– Твое участие в операции по нейтрализации марксистского кружка.
– Что-то не так?
– Не так. Запомни, это не твоя работа. Это охранка с их ликвидаторами и прочими эскадронами смерти – отдельная служба, точнее, здесь даже банда. Если будешь в нашей службе – поймешь. Дед дедом, я понимаю, учитель, хранитель и так далее, но при возможности думай своей головой.
– Ладно, усек.
– Дед тебе не все показал, что нашли у этих клоунов, упокой их господи. На, смотри, – папа передал мне через стол кусок плотной бумаги.
Пришлось встать с кресла, чтобы взять его в руки. Фотография, обычная цветная фотография, на которой был изображен я собственной персоной, только вот одежду эту я на себе не помню, и не помню, чтобы я посещал ботанический сад – вряд ли тропическая зелень была заграничной, насколько я знал, дети высших чинов империи не могли выезжать за кордон.
– Не пойму, – я повертел фотографию. – Что-то не помню я этого.
– Да и не можешь помнить, – сказал папа. – Это сделано за месяц до покушения на Сашу. Императорский Ботанический сад, Санкт-Петербург. Я помню, тогда мы выезжали туда втроем, отдохнуть.
Да уж, бывал я там, только в детстве. Многое меня поразило. А еще поразило то, что в городе-музее местные не ходили в эти самые музеи, многие и не разу не были. Я бы на их месте все бы облазил, чем и занимался в краткие поездки.
– Значит, целью были мы?
– Не доказано. Это фотография «одна из», по ней ничего нельзя определить. Но то, что мы в списке целей – это давно известно. Любой из Князевки и вне ее, принадлежащих к нашему кругу может повесить себе на спину мишень.
– Это вполне естественно. Меня только удивляет, что их здесь так много. Террорист на террористе и бомбистом погоняет.
– Это тебе так кажется, потому что ты в нашем круге.
– А почему вы сами не взяли этот кружок? Почему дед с его группой работали сами?
– Было принято решение о показательной порке, – пожал плечами папа. – Кто понял, тот понял, кто не понял – уяснит позже, не дойдет через голову – дойдет через жопу. И потом, там поднялась бы вонь до небес, местечковая дворянская шелупонь и купчишки раззявили бы пачку. Этого допускать было нельзя. И кстати, на, подпиши. Для проформы.
Он пустил мне по столешнице бумагу. Что там, ну-ка? Подписка о неразглашении? Да легко! Сколько я в своей прошлой жизни подобных бумаг подписал. Я бегло пробежал глазами напечатанное.
– Ручка есть? – опа… Папа метнул мне в голову тяжелый в золотом корпусе «Монблан». Я легко поймал его в воздухе.
– Ну зачем же это мальчишество, – покачал я головой. – Реакцию мою проверять не надо, она у меня в порядке.
Я снял колпачок, обнажив перо.
– Да, кстати, – поднял я глаза на папу. – Роспись своя, или образец есть?
– Теперь своя. Которой будешь пользоваться, отработать бы надо.
– Уже, – я встал из кресла, положил бумагу на стол и росчерком вывел замысловатый вензель. – Пойдет?
– Пойдет, – папа спрятал бумагу в папку.
– А расписка о добровольном согласии на работу на Имперскую Безопасность и тэ дэ, и тэ пэ?
– Не паясничай. Я тебя вербовать не собираюсь, и любому, кто обратится к тебе с таким предложением, натяну глаз на жопу. В конце концов, ты мой сын, а человеческого мусора для стукачей у меня достаточно.
– Ну по крайней мере, я доказал, что могу принимать участие в вашей, точнее в нашей работе. Так что можете меня привлекать по мере надобности. Мозг офицера в теле ребенка – вундервафля, которой у противника нет.
– Вундер…что? А, ты опять со своими вульгаризмами… Нет, для дел службы я тебя привлекать не буду. А вот для семейных, о которых посторонним знать не обязательно – попрошу, приказать не могу, сам понимаешь.
– Понимаю, – кивнул я. – И заранее согласен.
– Тогда…
