Он боялся, что эта цель от него ещё очень далека, и, глядя на приземистого крепкого человека, стоявшего рядом с ним у самого железнодорожного полотна, знал, кому должен быть благодарен за это. Она бы ни за что не поехала в Индию, будь её отец с ней построже. Но чего можно ждать от этого уравновешенного, всех и вся примиряющего, дипломатичного, добродушно-весёлого богача? Тарвин простил бы Шериффу его спокойствие, если бы за ним стояла сила. Но у Ника было своё мнение о человеке, по чистой случайности нажившем состояние в таком городе, как Топаз.
Когда поезд, идущий в Топаз, прибыл на станцию, Шерифф и Тарвин сели в одно купе салон-вагона. Тарвину не очень-то хотелось пускаться в разговоры с Шериффом, но вместе с тем он не желал, чтобы кто-то подумал, будто он пытается уклониться от беседы. Шерифф предложил ему сигару в курительной комнате пульмановского спального вагона, и когда кондуктор Дейв Льюис проходил мимо них, Тарвин окликнул его как старого приятеля и уговорил присоединиться к их компании, после того, как тот кончит обход. Льюис нравился Тарвину, как, впрочем, нравились ему и тысячи других случайных знакомых, у которых он пользовался известной популярностью; поэтому приглашение Дейва нельзя было целиком и полностью отнести за счёт нежелания остаться с Шериффом с глазу на глаз. Кондуктор рассказал им, что президент компании «Три К» едет с семьёй тем же поездом, в отдельном вагоне.
— Не может этого быть! — воскликнул Тарвин и стал упрашивать Льюиса немедленно познакомить его с президентом: это, дескать, был тот самый человек, с которым он так хотел встретиться. Кондуктор засмеялся и сказал в ответ, что он же не директор железной дороги и вовсе не подходит для этого, но потом, спустя какое-то время, вернулся и сказал, что президент просил его, Дейва, рекомендовать кого-нибудь из честных и неравнодушных к общественному благу жителей Топаза, чтобы обсудить вопрос о приезде «Трех К» в Топаз. Кондуктор сообщил, что в поезде как раз находятся два таких джентльмена, и президент просил передать им, что будет рад побеседовать, если они соблаговолят прийти к нему.
Уже в течение года совет директоров «Трех К» поговаривал о том, чтобы проложить железнодорожную линию через Топаз, но дело продвигалось так медленно и вяло, как будто правление общества ожидало чьей-то поддержки и поощрения. В пользу этого решения проголосовала местная торговая палата Топаза.
Тарвин любил свой город и дорожил этим чувством. Любовь к Топазу была его религией. Ничего на свете не было для него важней, может быть, только Кейт. Но иногда Топаз словно бы отодвигал и Кейт на второй план. Тарвин мечтал стать влиятельным человеком, мечтал добиться успеха, но только так, чтоб это было хорошо и для города. Ник не смог бы разбогатеть, если бы город разорился, а если бы город процветал, это обеспечило бы и его, Тарвина, процветание. Топаз был его отечеством. Этот город был рядом, его можно было потрогать, и самое главное, можно было купить и продать в нем участки земли, так что Топаз следовало называть истинной родиной Ника, Топаз, а не Соединённые Штаты Америки.
Тарвин присутствовал при рождении города. Он знал его уже тогда, когда Топаз можно было чуть ли не обхватить руками, он следил за его ростом, ласкал и лелеял его. Он с самого начала прирос к нему сердцем и сейчас хорошо понимал, что нужно его родному городу. Ему нужна была компания «Три К».
Когда кондуктор привёл Тарвина и Шериффа в вагон президента и представил их, президент, в свою очередь, познакомил гостей со своей молодой женой — блондинкой лет двадцати пяти, очень хорошенькой и знающей цену своей красоте. Выглядела она так, будто только что сменила подвенечный наряд на дорожное платье. Тарвин тотчас уселся подле неё.
В то время как президент с угрюмым и ничего не выражающим лицом выслушивал воодушевлённые разглагольствования Шериффа, Тарвин занимал миссис Матри беседой, в которой не было ни слова о железных дорогах. Он знал историю женитьбы президента «Трех К» досконально и очень скоро понял, что она не прочь поговорить на эту тему и выслушать кучу льстящих её самолюбию любезностей. Он наговорил ей комплиментов и хитростью втянул в разговор о её свадебном путешествии. Оно как раз подходило к концу. Они собирались поселиться в Денвере, и она хотела узнать, что за жизнь её там ожидает. Он рассказал ей о том, что её ждёт, во всех подробностях: он ручался за Денвер, он расцветил свой рассказ о нем яркими красками, он изобразил его городом мечты и населил персонажами восточной сказки. Он расхваливал денверские магазины и театры, он сказал, что они ничем не уступят нью-йоркским и даже оставят их далеко позади, и все же, сказал он, вы должны сходить в наш театр в Топазе. Надеюсь, сказал он, вы остановитесь там на денёк-другой.
