Я снял гидру и немедленно жутко замерз. Выпил чачи и полез наверх, колодец был небольшой, 30 метров. Больше в ту экспедицию в сифоны мы не ныряли, просто лазили по всем окрестным пещерам и фотографировали. Хватило ума.
Через два месяца, в конце марта мы уехали нырять в обводненные пещеры Кугитанга (Туркмения). Мы взяли с собой компрессор, мокрые гидрокостюмы, тонкий стальной трос вместо репшнура на навеску трасс и 100-метровый ходовой конец из восьмерки. Аппараты АВМ-5 мы слегка переделали: развернули их за спиной головками баллонов вниз, удлинили шланг редуктора и сняли тросик с резерва, чтобы просто откручивать его рукой. Как показал опыт, тросик часто срывался при резком подергивании, а когда всплывать некуда, а надо возвращаться всю дорогу, это неприятно.
То, что мы нашли на Кугитанге, превзошло все наши ожидания: подводное море, где мы в некоторых местах не смогли достать лотом дна, 40-метровый сифон глубиной 7 метров выводил в систему полузатопленных залов, подводные ходы из которых вели во все стороны, но в новые залы не выводили вследствие длины своей. В первой системе залов, куда мы попали, я ломал корку из гипса, наросшую на поверхности подобно льду.
Во втором, соседнем, подземном водоеме Саша Игнатов достиг глубины сифона в 60 метров, опускаясь по уходящему вниз потолку. Он был опытным подводником, без него мы бы вряд ли решились на столь глубокое погружение. На глубине 18 метров (30 метров выданной веревки) у него в руках давлением раздавило наш герметичный «Эмитрон». Мы наверху услышали хлопок, но пузыри продолжали выходить, и тащить наверх насильно Сашу не стали. Он нырял с двухбаллоником, поэтому на глубине 60 метров он пробыл полминуты: 100-метровая веревка, размотанная полностью, не дала ему погружаться дальше, тут-то он и посмотрел на манометр. Всплытие прошло благополучно, компрессионной болезни не случилось. Женя Войдаков, нырявший там же через несколько лет с трехбаллонником, подтвердил наши измерения по глубиномеру, он оплыл зал по дну пятью метрами ниже и, не найдя дальнейших продолжений, всплыл. Декомпрессию тогда уже проводили с помощью еще одного аппарата, подвешенного на 30 метрах глубины на вбитый в стену крюк, и одного аппарата, подвешенного на 15 метрах глубины. Мы назвали комплекс из этих двух подземных водоемов «Митю», но отчет об этой экспедиции пропал из библиотеки турклуба.
Еще в одном провале на дне 55-метрового колодца-бутылки (с более узким входным отверстием, расширяющимся сильно книзу) мы обнаружили сернистую кислоту, которая съела спущенную на воду резиновую лодку и окрасила конец тросовой лестницы в черный цвет. Спускавшийся туда первым Сергей Смирнов не пострадал, не успел, вылез, когда лодка квакнулась.
Мы назвали эту пещеру «Трудно плыть в серной кислоте».
Это уже потом, в 1990-м, Володя Кисилев, спелеоподводник номер один во всех смыслах, привез с Запада свежие идеи по поводу двух-, а позже и трехраздельных баллонов с двумя разными редукторами и легочниками, настоящие подводные фонари, глубиномеры и прочее буржуйское добро. Это уже потом, в 1991-м, я читал у него на кухне журналы по подводной спелеологии. Это уже в 1992-м на сборах на Тарханкуте мы учились, как правильно нырять в пещерах. Володя Кисилев был инструктором в нашем отделении. Это уже потом, в 1995-м, он погиб в сифоне пещеры «Железные ворота».
А тогда — мы ныряли и в следующем году на Кугитанге в Кап-Котане (потом сифон просто спустили трубочкой), и через год в таджикской Чир-Чашме, и еще через год в Гегской пещере массива Арабик на Кавказе, и в Шакуранской, и в Цхалтубской, и в Самчикиа, и опять в пещерах Отапи, и, слава богу, что все остались живы. В нашей компании. Я до сих пор считаю, что это самое большое достижение секции подводной спелеологии 2-го медицинского — ни одного трупа. Может быть, мы все же были слишком осторожны? Или нам просто везло? По крайней мере, для меня — это результат.
