Бутру совершенно верно отмечает, что дух религии проявляется не только в специфических переживаниях вроде молитвы, религиозного экстаза и т. п., но решительно во всех видах человеческой деятельности: и научное искание, и художественное творчество и общественное строительство имеют зачастую своею психологическою подпочвой религиозное отношение к миру. Но к сожалению Бутру не пошел дальше в своем анализе религиозного духа. Отождествив этот последний со всяким „бескорыстным“ стремлением к истине, красоте, справедливости, он не только не вскрыл конфликта между духом религии и духом современной науки во всей его глубине, но усмотрел возможность мира или, по крайней мере, перемирия именно там, где конфликт как раз и обнаруживается с особенной силой.
Не всякое «бескорыстие» религиозно. Можно пылать самой деятельной и бескорыстной любовью к истине, добру и красоте, и в то же время ни во что не верить, возлагать все свои упование на силы человеческого разума и вообще человеческого гения. Такая психика может быть полна энтузиазма, — и тем не менее ее без явного насилия над словами никак нельзя назвать религиозной. Религия возникает лишь там, где на помощь фактическому стремлению к идеалу выступает априорная и абсолютная гарантия его достижимости. В признании такой гарантии и состоит основной психологический признак религиозной веры: здесь к идеалу, как ценности, еще только подлежащей осуществлению, присоединяется идеал, как ценность, уже осуществленная, и притом «предвечно», как «абсолютное трансцендентное бытие», как скрытая под потоком, явлений „сущность “ мира и т. п.; — деятельность человека воспринимается не как свободное, ничем извне не гарантированное творчество, а как раскрытие от века данной истины.
В зависимости от того, какие цели преследует та или другая человеческая деятельность, изменяется формулировка абсолютной гарантии. Так, например, научное предвидение явлений было бы лучше всего гарантировано, если бы „сущность“ мира оказалась механизмом, идеально правильным в своем ходе. В этом религиозная основа естественнонаучного материализма. Для общей теории познание гарантия в форме трансцендентного бытия не является безусловно необходимой: здесь достаточно чисто формальной или „трансцендентальной“ абсолютности основных категорий мышления, что, как известно, и постулирует кантианская религия. Надо впрочем отметить, что прочно утвердиться на трансцендентальной позиции удалось только кантианству, реставрированному во второй половине XIX века, так называемому неокантианству; кантианство первоначальное оказалось очень неустойчивым: через Фихте и Шеллинга оно быстро эволюционировало в гегельянство, причем трансцендентальная гарантия превратилась в трансцендентную, формальный абсолют „стал плотью", из скромной „предпосылки познания“ вырос в основу всяческого бытия (Гегелевский „панлогизм“). Любопытно, что даже позитивисты и скептики, ни в чем не находившие абсолютной гарантии, воспринимали обыкновенно этот свой вывод, как что-то принижающее человека, как ограничение „гордых“ притязаний метафизики и т. п., и в результате приходили или к меланхолической резиньяции, или к жажде сверхчеловеческих и сверхразумных озарений мистики.
В прагматизме ново то, что абсолютная гарантия, по крайней мере в области познания, не только объявлена недостижимой, но и эмоционально отвергнута. Отсутствие гарантии ощущается уже не как унижение человека, а как его освобождение, как необходимая предпосылка свободного развития его творческих потенций; и наоборот, психика, жаждущая гарантии, возбуждает пренебрежение. кажется унизительной, не. соответствующей человеческому достоинству.
Эта новая ориентировка в мире далеко еще не выяснилась вполне; она делает свои первые робкие шаги, и прежде всего конечно в области научной методологии, которая естественно представляет для нее пункт наименьшего сопротивления; в остальном еще продолжает царить и, как это всегда бывает в период крупных переворотов, на первый взгляд даже усиливается, старая тенденция. Вот почему прагматизм, в его теперешнем виде, нельзя рассматривать, как нечто определившееся и законченное. Это отнюдь не „миросозерцание“ и даже не компромисс между различными миросозерцаниями: это процесс брожение во всей его хаотичности, но брожение очень глубокого и, на наш взгляд, более интересного, чем многие устоявшиеся, логически безупречные «системы».
