Приняв свою жизнь всерьез, я открываю многое в своем бытии, что прежде слишком низко оценивал, но теперь могу оценить по достоинству. Тем самым я могу обогатить свою жизнь. Так, я буду уделять внимание своим эмоциям — всем, включая и те, которые раньше старался не замечать, например, страху и гневу, своей фантазии, воображению и переживаниям, которые пытался исключить из своей жизни, но которые являются частью любой человеческой истории, — разочарованию и неудаче.
Если я допущу, что моя личность окажется привязанной к объективным вещам, я окажусь чрезвычайно уязвимым внешними обстоятельствами и случайностями. Идентичность, основанная на том, что я сделал, как меня воспринимают, что другие думают обо мне, — это идентичность, привязанная к прошлому. Она может привести к застою и повторяемости в жизни. Только подлинная процессуальная идентичность является живой в настоящий момент и способной к изменению и эволюции вместе с потоком моей жизни.
* * *
Потрясающе, как порой имена передаю важные, но нередко тонкие различия в людях. Когда я думаю о Лоренсе, я представляю себе хорошо одетого, с приятными манерами и учтивой речью, преуспевающего бизнесмена в шляпе. Когда я думаю о Ларри, передо мной возникает совершенно противоположный образ вспотевшего человека с засученными рукавами, растаптывающего ногами остатки стула и тех жизненных принципов, которые, как он понял, больше не могут поддерживать его. Эти принципы жизни оказались неадекватными, несущественными и привязывали к длинному списку достижений и признаний, накопленных Лоренсом. Он объявил, что больше не является узником, и вырвался из смертельной западни, от муравьиных укусов небытия.
Когда Ларри впервые появился в моем кабинете со своей шляпой, дорогой сигарой, благородными манерами и скрытым ужасом, до него невозможно было дотронуться. У меня было чувство: если я протяну руку и прикоснусь к его плечу или груди, то натолкнусь на невидимую оболочку из твердого пластика, а не на теплую кожу или одежду. Все в нем было так искусно сделано и продумано, что он казался недоступным. За этой плотно сомкнутой скорлупой скрывался маленький и довольно испуганный человек.
Месяцы нашей совместной работы помогли Ларри понять, каким скованным он был под своим впечатляющим и непробиваемым панцирем. И тогда он стал постепенно задумываться над возможностью жить без него, прежде казавшейся невероятной. Мало-помалу он начал избавляться от того, что когда-то казалось жизненно важным. Хотя, конечно, он не разрушил полностью к моменту окончания психотерапии, но безусловно, освободился от большей части этого сковывающего груза.
И когда груз был сброшен, Ларри обнаружил, что может передвигаться более свободно, чувствовать более глубоко, быть более искренним с людьми, прислушиваться к своему внутреннему чувству и лучше понимать свое собственное бытие. Он обнаружил, что понятие жизни как процесса, вначале казавшееся туманным и ненужным, открывает двери новым возможностям и непосредственному существованию. И таким образом Ларри вернулся к своему собственному центру.
* * *
Последний раз я получил весточку от Ларри несколько лет назад. Он проезжал через наш город, путешествуя вместе с женой. Он позвонил, чтобы сказать "Привет!" и сообщить, что прочитал что-то обо мне, а это много значит для него. Его дела шли хорошо, сообщил он, и добавил:
— Да, Джим, я думаю, вы поймете, что я имею в виду, если я скажу вам две вещи: у меня теперь больше свободного времени для чтения и для самого себя. Это здорово, и, кажется, я открыл такие области в себе, которые считал давно потерянными.
— Это хорошо, Ларри. Я действительно рад. А вторая вещь?
— Я выкинул свою шляпу.
3. Дженнифер: выбор и ответственность
"Почему ты это сделал?" — спрашивает мама, и она редко собирается на самом деле вникать в твой ответ. Вопрос, который большинству из нас знаком с ранних лет, в действительности является обвинением: "Ты опять сделал что-то не так". Однако в вопросе все же заключена модальность "почему?", — если мы только успеем ухватить ее. Если мы быстро ответим: "Ну, правила говорят, что я должен был" или дадим какой-нибудь другой ответ, уводящий в сторону, мы можем избежать наказания. Ясно, что бесполезно отвечать: "Потому что мне так захотелось" или "Я действовал импульсивно". Это означало бы накликать беду. Нет, ничто из того, что указывает на внутренние причины, не может помочь нам в данной ситуации. Что-нибудь внешнее, что-нибудь общепринятое и в каком-то смысле официальное только и может служить наиболее веской причиной.
