— Понимаю ваше возмущение. Даже разделяю его — отчасти. Однако не могу не удивляться экспрессии, с которой вы реагируете. Как говорили мои славянские предки: "на чужой роток не накинешь платок". Может быть, мне, как лицу заинтересованному, и хотелось бы набить физиономию распоясавшемуся творцу, но я говорил об этом скорее в шутку. По вашим же словам представляется, что вы по-настоящему готовы вызвать его на дуэль. Но простите, это будет выглядеть смешно. Мало кто — кроме вас, ваше высочество — заметил эту постановку, и уж, тем более, отнесся к "Белой птице" серьезно.
— Но я читала несколько рецензий в вечерних газетах, и они были столь же отвратительны, как и это низкое комедиантство! "Ах, какой авангардизм, какой постмодернизм"!.. "Какая пикантная интерпретация!" Республиканцы рады найти повод, чтобы еще раз потоптаться по памяти Императора. Я даже слышала, что тот мерзавец получил какую-то художественную премию — наверняка от них, в благодарность за помощь!..
— Для меня это новость… но не удивлюсь, если вы правы.
— Если бы только знать, откуда он взял свои грязные инсинуации… — принцесса стиснула зубы, перебарывая клокочущее возмущение. Сделала глубокий вдох и заговорила более ровным, но все равно угрожающим тоном. — Помимо глупостей про то, что мой дед ухаживал за вашей бабушкой, в разговоре с однокурсницей вы упомянули, что некоторые моменты из постановки якобы каким-то причудливым образом связаны с действительностью. Вы готовы объясниться?
— Я бы попытался, но опасаюсь, как бы вы не вызвали на дуэль меня вместо мэтра Метерлинка, — саркастически усмехнувшись, ответил я. — Думаете, вы вправе требовать от меня каких-то объяснений, только что назвав мою бабушку лгуньей?
Глаза принцессы вспыхнули огнем, да так, что я едва не отшатнулся. Но она заслужила отповедь, не правда ли? Скорее всего, на этом наша беседа и закончится. Едва ли эта агрессивная гордячка способна на то, чтобы извиниться.
Представьте себе мое удивление, когда я понял, что ошибся.
Грегорика Тюдор коротким властным жестом остановила горничную, которая снова угрожающе качнулась вперед, окатывая меня волнами едва сдерживаемой ярости, и несколько секунд помолчала. Прикрыла глаза, чуть шевеля губами — постойте, неужели считает от одного до десяти? — затем выдохнула, и снова повернулась ко мне.
— Господин Немирович, приношу свои извинения. Мне не следовало говорить таким тоном. Наверное, я действительно выглядела глупо… и обидела вас, особенно, если вспомнить слова, которые вы говорили о… о гнусных намеках на отношения между принцем Максимилианом и лейтенантом Ромеро. Но, дело в том… — она поколебалась, нервно побарабанила пальцами по поручню, и продолжила. — …Понимаете, это очень важно для меня. Я вижу, что кто-то пытается забросать грязью имена моего деда и прадеда, но не могу понять, кто именно… и зачем. Мне всегда казалось, что они совершили подвиг… столь великий, столь прямой и честный, что его просто немыслимо подвергнуть сомнению… словно пытаться погасить Солнце. И вдруг какие-то подручные беспринципных политиканов, ничтожества с низкими душонками, в своей глупой и мелкой борьбе за власть, походя очерняют их великие дела… очень трудно сохранять спокойствие, думая об этом. Я поклялась очистить память великих предков. И поверьте, дело не в уязвленной гордости или в неприязни к нашему нынешнему республиканскому строю… единственное, что мне нужно — это справедливость. Кто же знал, что разобраться в том, что именно произошло пятьдесят лет назад, окажется так трудно? О Науфрагуме так мало достоверных сведений, что невольно складывается впечатление — никто не желает говорить о нем. Вы ведь упомянули труд Моммзена, да? Я очень удивилась тому, как скупо он осветил тот поход, и до сих пор не могу понять причину…
— У меня создалось впечатление, что почтенный академик элементарно ничего не смог выяснить. Зная въедливость, которую он проявил в других своих исследованиях, я готов поставить соверен именно на это. И тут, уж простите, вину остается возложить только на ваших великих предков, которые были так скупы на слова. Они ведь не оставили ни мемуаров, ни отчетов — по крайней мере, доступных публике. Правда, не скажу, что не понимаю их — воспоминания наверняка были не из разряда приятных.
