Мужчина появился через неделю.
Он ждал Элю возле салона после работы. Когда она вышла, он отбросил сигарету, преградил ей дорогу, сказал, что его зовут Гоша и что он приглашает ее в кино.
– У меня дочь, ей пять лет. – Элеонора напряглась.
– Дети – это здорово, – заверил ее Гоша. Эля выдохнула. В кинотеатр они отправились втроем.
Матюшина сидела между Машкой и Гошей, крутила головой то в одну, то в другую сторону. Машка хрустела попкорном, Гоша пил пиво.
Неожиданно Эля почувствовала, как мужская горячая рука накрыла ее руку. Сильные пальцы проскользнули в ладонь, и Эля разволновалась. Георгий поглаживал, изучал пальцами все бугорки и впадинки на ее ладони, и это было настоящей, острой лаской. Происходящее на экране стало недоступно Эле. Она высвободила руку подальше от греха и еще какое-то время не могла сосредоточиться на фильме.
После сеанса Эля не позволила их проводить, а оказавшись дома, не могла найти себе места. Состояние было давно забытым, странным, ненужным. В голову лезли какие-то глупости. Словом, маятник качнулся.
Уложив Машку, Элеонора легла и отпустила воображение. Она представляла себя в объятиях мужчины, его поцелуи и шепот. Одиночество вдруг сделалось невыносимым, Эля села в кровати, обхватила колени и заплакала. Ее отвлек звонок в дверь. Слезы высохли.
Накинув халат, Матюшина глянула в глазок и ахнула: за дверью маячил Гоша.
– Что стряслось? – удивилась она, впустив гостя.
– Ключи от дома потерял.
– В кинотеатре?
– Не знаю, потерял и все. Надо вызывать слесаря, так в квартиру не попасть, дверь железная, – жаловался гость, стоя у порога.
– Проходи, несчастье.
– Постелешь мне на кухне?
– Вообще-то у меня не гостиница, – напомнила Эля.
– Мне больше не к кому. Я здесь недавно живу, у меня и знакомых, кроме тебя, нет.
– Я польщена.
Элеонора вытащила из кладовки раскладушку, бросила плед, подушку, подала гостю полотенце:
– Ванная справа.
– Спасибо, – шепотом отозвался Гоша. – А чай у тебя есть?
– Я не пью чай ночью.
– Посиди со мной, – попросил он.
– А колыбельную тебе не спеть?
– Не откажусь.
– Слушай, у меня ощущение, что я тебя усыновила.
Поставив чайник, Эля оглянулась на незваного гостя, перехватив его заинтересованный взгляд где-то в районе своей спины:
– Иди мойся.
Гоша исчез за дверью ванной.
Пока гость мылся, чайник вскипел. Матюшина достала две чашки, подумала и убрала одну. Залила кипятком пакетик, обернулась на звук шагов и опустила глаза: обернув бедра полотенцем, босой Гоша с голым торсом стоял на пороге кухни.
– Вот твой чай, – избегая Гошиных глаз, показала на чашку Эля.
Она уже почти протиснулась между ним и раскладушкой к выходу, но Гоша перехватил ее и потянул к себе.
У шефа была нездоровая любовь к летучкам. Он проводил их два раза в неделю, но в разные дни. Мне несколько раз везло, я вовремя линяла с работы, но в последний раз секретарша Валька подошла ко мне и передала от шефа персональное приглашение. Я вздохнула и смирилась.
Сидя на летучке, я не к месту вспомнила Пашку и его поцелуй. От воспоминаний по спине прошел озноб.
– Меркулова, что с тобой? – с ехидством поинтересовался шеф.
Он как раз разбирал причины несостоявшейся сделки, когда мы потеряли клиента из-за непрофессиональной работы юриста другого агентства.
– Да так, Леонид Николаевич, ерунда всякая, – сказала я правду.
– Меркулова, выбрось ерунду из головы, иначе окажешься на улице.
Народ зашевелился.
– Что, все так плохо?
– Что по сделкам? – ловко перевел разговор шеф.
Все притихли.
– Леонид Николаевич, мне пора, – имея в виду встречу с клиентами, сказала я.
– Иди, – сделал одолжение шеф. И я вырвалась на свободу.
Прислушиваясь к стуку в груди, я гнала машину домой, зная, что встречусь с Егоровым, который через несколько минут будет выезжать из гаража.
Я практически выучила расписание соседа, и, когда он бывал дома, выскакивала на крыльцо то с веником, то с тряпкой, то с половиком, изображая хозяйственный энтузиазм.
Теперь каждая мимолетная встреча с Павлом Егоровым подробно разбиралась по телефону со Светкой Кузнецовой. Обсуждался мой наряд, его взгляд, ну и, конечно, все реплики. Узнай Пашка, какое значение я придавала тем глупостям, которые он мне болтал, гордился бы собой до конца жизни.
