И, сделав небольшую паузу на то, чтобы съесть арбуз, розовый, как закатное облако, мы упаковали оборудование и направились обратно в «Корфу-Палас», прихватив с собой его управляющего, разгоряченного, усталого, пыльного, но необычайно довольного своим кинематографическим дебютом.
Черепашки по-прежнему копошились в ванне.
На следующее утро за завтраком Джонатан вновь пребывал в отличном настроении и не торопясь прокладывал себе путь через тарелки с едой.
— Сегодня, — объявил он сквозь рот, заполненный сосиской и яйцом, — сегодня мы будем снимать на озере, как его, Скоттини.
— И кого мы будем там снимать? — поинтересовался я.
— Водяных черепах, — сообщил он, проглотив пережеванное.
— Водяных черепах? — недоверчиво переспросил я.
— Да, — подтвердил Джонатан, но затем, неверно проинтерпретировав мою интонацию, встревоженно спросил: — Они все еще у вас, не так ли?
— Да, конечно, — ответил я. — Мне даже уже кажется, что наша ванна без них уже не будет такой же. Мы уже начали испытывать к ним близкую привязанность.
— Ну и хорошо, — успокоился Джонатан. — А то я уже испугался, что они от вас сбежали.
— К несчастью, нет, — ответил я.
— Тогда слушайте, что нам предстоит сегодня сделать. Мы снимем, как ты и Ли подходите к берегу озера, где ты начнешь рассказывать ей о юм, как в детстве приходил сюда и ловил всяких животных. Мы снимем лягушек, тритонов, пойманного Жан-Пьером ужа, а затем перейдем к черепахам. Ты объяснишь Ли, как просто поймать водяную черепаху.
— Прошу прощения, — прервал я его. — Ты когда-нибудь видел, как бегают водяные черепахи?
— Ну, ничего страшного, — сказал Джонатан, с легкостью отмахнувшись от моего возражения. — В конце концов, у нас их целых восемь штук. Одна из них непременно окажется пенсионеркой, которой по возрасту положено двигаться медленнее остальных.
Джонатан искренне верил в то, что рано или поздно найдется животное, которое будет выполнять его указания. На протяжении всех съемок он упрямо придерживался этого принципа, хотя ему еще ни разу не удалить найти подтверждения.
— Среди наших черепашек нет ни одного пенсионера, — сказала мне Ли вполголоса. — Когда мы вынимаем их из ванны, чтобы принять душ, они носятся по полу, как сумасшедшие.
— Я знаю, — ответил я. — Но давай не будем подрывать непоколебимую веру Джонатана в мать-природу. Кто знает, вдруг на сей раз произойдет чудо?
Так начался великий черепаший день. Черепашек вытащили из нашей ванны (к несказанному облегчению убиравших в нашем номере горничных), посадили их в подходящую емкость и под конвоем из трех машин отправили на озеро. Жан-Пьер, окрыленный своим кинематографическим успехом в роли пастуха желтопузика, поехал вмести с нами, чтобы попасти для нас ужа. День выдался необычайно жарким, и мы были рады, когда дорога нырнула в тенистую глубину больших оливковых рощ. Эти рощи в дни моей юности были для меня магическим местом. Для взрослых, прогуливающихся среди этих стволов, с их зияющими дуплами и кронами серебристо-зеленых листьев, оливковые рощи были просто живописной декорацией, дарующей спасительную прохладу, но для меня они были неистощимым кладезем живых существ. Мириады отверстий в каждом дереве служили убежищем для десятков различных созданий — от сплюшки обыкновенной до сони, от крапивника до черных крыс. В определенное время года можно было увидеть, как вверх по стволам ползут странные, горбатые, пучеглазые создания. Через какое-то время кожа на их спинах лопалась, и медленно, с большими усилиями из футляра выбирались орехово-коричневые с серебряными крылышками цикады — истинные предвестницы лета, заставляющие весь остров звенеть от своих песен. У корней олив можно было найти многоножек длиной с карандаш или жаб с серебристой кожей, покрытой зелеными пятнышками, благодаря которой они выглядели как средневековые карты мира, где все континенты были нанесены неверно. Насекомые здесь были повсюду: бабочки, муравьиные львы, божьи коровки, хрупкие мушки с кружевными крылышками, откладывающие яйца в пазухе между тонкими черенками и стеблем растений, пары иссиня-черных жуков скарабеев, скатывающих навоз в шары и закапывающих их в землю в качестве инкубаторов для будущего потомства. Кто-то однажды сказал мне, что ему непонятно, почему я столько времени провожу в оливковых рощах — они такие скучные и безжизненные. Для меня эти рощи представляли собой бесконечную, завораживающую живую картину живых созданий, а весной они покрывались цветами, и казалось, будто кто-то опрокинул ящик с красками среди огромных, темных, искривленных стволов. Их можно назвать как угодно, но только не скучными и безжизненными.
