– Поговорим!
– После, мать.
– Сейчас! – Хватанула меня за шиворот, рубашка резанула горло, я замахнулся локтем – она не отпустила, вздрогнули брови, подбородок, ресницы, заплясали губы. Я отвернулся – ну вот.
Говорила она медленно, убирая слезы свободной рукой.
– Сейчас. Успокойтесь, я никогда больше вас не замечу. Мне так неприятно… Обращаться к вам. Только раз. Прошу вас. Помогите двоим.
– Нам с вами не помочь.
– Помогите Вите. Он и так впечатлительный – эта работа не для него… Он рассказывает такие ужасы. Не может забыть. Смотрит сюда, под ноги. Он даже ходит – у него уже другая походка! Он боится. – Она совсем разрыдалась, рыдающая рука потряхивала мой ворот. – Другое лицо!
– Бывает попервой. Купите ему крысу. Белую.
Она бормотала вслепую:
– Я так испугалась сразу, что Витя теперь будет так же, как Иван Трофимович, – так же мучиться, а Иван Трофимович, вы его не знали раньше, все, кто… потом – развалины, я прошу, помогите, если можете, и ему. Как-то его отвлечь… Он мне дорог очень, они дружили с папой… Я привыкла, что Иван Трофимович – он всегда рядом.
– Да ну их.
– Буду делать все для вас. Деньги. Соберу, сколько скажете. Помогите им, для меня. Может, какие-то лекарства в Москве?
– Не. Даже если б мог тебя поиметь, и то – нет. Живите сами. Издали ты красивей. И одетая – лучше.
Она не слушала. Осталась, где стояла, с высыхающим, костенеющим ликом.
Банк охранял седой милицейский сержант. Именинница по столикам разносила блюдца с ломтями пирога и обернулась на засвистевший самовар. Я осматривался – ни белых кудрей, ни потрясающих сложений тела, сунулся в окошко «Контролер».
– Где ж моя любовь?
– Этого я знать не могу. – Тетка кривилась на мою запаршивленность, но пригляделась. – А-а. Крыс, что ль, морите? Хоть переоделся бы. Идете в учреждение. У себя в Москве бы небось…
За дверью «Вход воспрещен» вилял коридор с туалетными дверьми, милиционер тащился следом, желая поговорить при остановке, поэтому я озирался на ходу. Она нашлась за дверью «Управляющая Светлоярским отделением Сбербанка РФ Алла Ивановна Денисова. Дни и часы приема…».
Она смотрела на цветочные горшки низкого подоконника синими детски-серьезными глазищами – брови высоко разлетались к вискам, тесный округлый рот кусал моченое яблоко.
Она пухлой ладонью с некрашеными ногтями держала блестящее яблоко над блюдцем – сок плакал туда. Она укрыла волосы синей атласной повязкой – освободившиеся белые кудри не доставали бровей, оставили на виду гладкие щеки, плавно уходящие в шейную мякоть за подбородок, тяжело расплываясь на плечах, стекая в грудь, разбухнув буграми.
Я обогнул стол. Она смотрела на подоконник – на нее глядели красные, белые, фиолетовые цветы. На меня смотрела схваченная колготной сетью белобрюхая рыбья плоть в глубинах юбочного разреза; придвинулся ближе.
Она выпустила огрызок в блюдце, губы сомкнулись и подобрались, уступив подбородку, широкому, мягко раздавшемуся, отобравшему у губ излишек, усиливавшему каждый взгляд, – она повернулась ко мне, подкрепив подбородок ладонью.
– Извини. Только освободился. – Я покосился на милиционера. – Едите на рабочем месте, по столам хлебные корки. Простенок в коридоре уже зеленый. В отмостке такие щели, что нога проходит. Дверная рама изношена, а крысиный клещ…
Милиционер ушаркал на пост. Она увидела его спину и мою руку, сжавшую ее плечо.
– Крысиный клещ, Алла Ивановна, тварь незаметная. Пилит ходы. Его уже нет, а чешется две недели.
– Отпусти ты.
– Может, встретимся? Все будет.
Она встала собираться, сбрасывая мои руки.
– Так, ну ладно тебе, малый. Иди вон себе девку найди…
– Встретимся?
– Встретимся, встретимся. Дай пройду.
– Тогда сейчас встретимся.
Она отступала в угол, усмехалась, морщилась, чтоб не захохотать, слушала шаги за дверью, поставила перед собой стул, не подпуская, запрокинула голову, оставив мне подбородок, толкнула больно, когда уже сунулся к юбке:
![Ящер [Casual Rex]](/uploads/books/images/68/68bd64f117c280d3559356616a7438aa20a85b94.jpg)
