– А как скоро вы обнаружили пропажу?
– Примерно через час после сделки. Мы сидели с Изабель в библиотеке и разговаривали. Достаточно долго. После чего она, сославшись на головную боль, ушла, а я обнаружил, что у меня пропал маркер.
– А что, если вы его просто потеряли?
– Нет… Я больше нигде не был.
– А вы при Изабель доставали его, показывали?
– Не помню…
– Вы больше никогда не виделись с этой женщиной?
– Виделся.
– Тогда я ничего не понимаю… Почему же вы ничего у нее не спросили?
– Не мог… По разным причинам… И она исчезла. Мне необходимо ее найти.
– Хорошо… Как она выглядит?
– Первый раз она была в парике, это явно. Парик, правда, хороший, почти незаметный… Из настоящих, я полагаю, волос. Короткие светлые волосы, как у мальчика. Но второй раз она уже была с длинными рыжими волосами. Она необыкновенно красива…
– Вы думаете, что она взяла ваш драгоценный маркер случайно?
– Я не знаю… И это тоже предстоит выяснить… Понимаете, стоит найти ее, как я найду и маркер… Это все связано… Я не могу вам все объяснить…
– Биология? – спросила она.
Он промолчал. Затем послышался звук двигаемого стула, и все стихло.
– Он ушел, – услышала Наталия над самым ухом и вздрогнула: она совершенно забыла о существовании Луи. – Вы патологически любопытны, Натали… Надеюсь, ваша задача ясна?
– Разумеется, только мне непонятно, неужели так трудно было найти женщину, когда известны ее имя и фамилия?
– Такой женщины в природе не существует. Мы пробовали ее искать через полицию.
– Понятно. Вы хотите сказать, что она назвалась другим именем? Что ж, это я тоже могу понять… Ну а теперь я могу поспать?
– Мой клиент хотел бы, чтобы вы немедленно приступили к работе…
– Немедленно? Но почему?
– Он считает, что сейчас, когда вы только что приняли информацию, самое время для работы…
– Хорошо… А где?
– Мы приготовили вам «Стенвейн».
Это был совершенный рояль, лучший в мире. Он стоял в большой, ярко освещенной комнате и сверкал своей черной лакированной поверхностью. Белейшие зубы-клавиши только что не клацали от предвкушения хорошей музыки.
Наталию оставили одну.
Она подошла и села за рояль. Прикоснулась к клавишам и, взяв первый аккорд, почувствовала, как ее просто уносит в мир звукового хаоса, какофонии, постепенно превращаемой в изысканную, умиротворяющую гармонию…
Она играла шестую прелюдию Скрябина и нервничала, как нервничал, наверное, сам Скрябин, переживая что-то личное и сумбурное… Размышления, подавляемые эмоциями, растворились в хрустально-прохладных звуках…
Ее дар заключался в видениях. Она должна была увидеть нечто, что имело бы отношение к тому, о чем она думает. Но как часто эти видения были настолько сюрреалистичны, что ей приходилось, увидев, к примеру, чье-то лицо, искать его по городу, сбивая ноги в кровь и роясь в газетных подшивках или наведываясь каждый день в морг…
Было так, что, закрыв глаза, она видела один лишь снег, и тогда ей становилось страшно, что ее дар потерян навсегда и что теперь она будет обречена вести серую и однообразную жизнь… Она больше всего боялась этой мышиной, знобкой серости…
А бывало и так, что, закончив играть, она видела на крышке рояля физические доказательства реальности видений. Такая вот абракадабра. Это могли быть капли дождя из видений, это мог быть окровавленный нож из видений… Судьба этих реальных вещей была по большей части похожа: они исчезали.
Звуковой ряд своих видений Наталия записывала на магнитофонную пленку: голоса, как правило, не стирались и помогали ускорить расследование. А один раз ей удалось сфотографировать появившийся в ее видениях портрет Фабра… Так была раскрыта тайна доктора Ошерова…
Но тогда ее никто не ограничивал в движении. Она могла уйти из дома и самостоятельно искать убийцу или человека, которого ей поручили найти.
Разумеется, этим вовсю пользовался Логинов, и если раньше это Наталию раздражало, поскольку она считала, что он живет с ней лишь только для того, чтобы, пользуясь ее даром, раскрывать преступления, то потом поняла, что сильно заблуждалась на этот счет. Логинов любил ее. И как ей казалось, и она любила его. Но и она пользовалась его информацией, раскрывая
